Трансформация себя. Осмысление изменений в жизни - [42]

Не различая эти два способа проживать завершения, многие люди воображают, что человек, сокрушенный страданием после потери, совершает важную внутреннюю работу в отличие от человека, не испытывающего эмоционального потрясения. Они оглядываются на общества, где скорбь формализована и в высшей степени стилизована, и воображают, что эти практики помогают человеку пережить потерю или смириться с ней. Людям обычно свойственно упускать из вида параллельные предписания и практики, предоставляющие набор действий: три дня вы проводите в молитвенном бдении над покойником; на тринадцатую ночь после смерти вы совершаете церемонию погребения; в течение всего предписанного периода времени вы носите только черные одежды; устраиваете поминальную церемонию в годовщину смерти. И, совершая все это, вы медленно разбираете или распаковываете вашу связь с человеком, отношения или идентичность, которые вы потеряли.

Одной из самых существенных трансформаций, произошедших в моей жизни между первой публикацией этой книги и этим ее переизданием, стала смерть моей жены от рака. В книге «Пути трансформации» (2000) я подробно описал и сам этот опыт, и влияние, которое он на меня оказал, так что не буду здесь повторяться – скажу только, что самой большой неожиданностью в моем примирении с этой утратой стал долгий и медленный процесс разборки моего старого мира и идентичности, которую я в него встроил.

По стечению обстоятельств, в то же самое время я занимался реконструкцией своего дома. Помню, как сидел в разобранной гостиной – голые стены с торчащими повсюду гвоздями вокруг, электрические провода, нависающие над головой, под ногами прорехи в черновом полу, указывающие на очертания исчезнувшего сейчас плана этажа, – я сидел там и думал: «Какая великолепная метафора! Разборка моего дома во время разборки моей жизни!» Я все еще мог видеть признаки того, как это было раньше, но день за днем я наблюдал, как что-то покрывалось, а что-то заменялось новыми «конструкциями».

Каждый, кто когда-либо производил капитальный ремонт дома, знает довольно много о личностной трансформации, потому что подобное предприятие повторяет трехэтапный процесс трансформации. Он начинается с завершения и разрушения того, что было прежде. Затем наступает время, когда уже больше нет старого, но и нового нет тоже. Какая-то разборка еще продолжается, но также идет построение нового. Это очень невразумительное время, и бывает полезно принять временные меры, чтобы пережить промежуточное положение дел («нейтральную зону») – говорим ли мы о временном жилье или о внесении изменений в повседневную жизнь и снижении ожиданий в отношении использования старого жилища. Как всегда предупреждают вас подрядчики, реконструкция неизменно отнимает больше времени и денег, чем новая постройка. Это верно и в отношении трансформации.

Разотождествление

При разрыве старых связей с миром и разборке порожденных ими внутренних структур вы также теряете старые способы судить о себе. Описывая это, Конни сказала, что, разведясь с мужем, она «потеряла свое зеркало». Другие ощущают это как потерю роли, которая предписывала им определенное поведение и делала легко опознаваемыми; а кто-то чувствует нехватку знакомого идентифицирующего ярлыка. Так или иначе, большинство людей в трансформации в какой-то момент осознают, что они больше не совсем уверены, кто они. Этот опыт соответствует важному элементу во многих церемониях инициации: устранение старых признаков идентичности и временное принятие неидентичности, что реализуется в бритье голов, раскраске лиц, масках, странных одеяниях, полном отсутствии одежды или в отказе от старого имени.

Этот процесс разотождествления обычно является внутренней стороной процесса разъединения. Часто он протекает особенно болезненно в профессиональных трансформациях или там, где старые роли и титулы были важной частью идентичности человека. Влияние таких потерь может быть гораздо сильнее, чем можно себе представить.

Я, например, довольно долго размышлял о такой потере, когда расставался со своей преподавательской работой, и был убежден, что все хорошо продумал и смирился с тем, что «я больше не учитель». И тут однажды моя младшая дочь приходит из школы домой и между делом спрашивает меня: «Кто ты по профессии, папа?» И я затянул один из этих длинных и тщательных ответов, при которых дети быстро теряют интерес к обсуждаемому предмету. Я сказал ей, что раньше был учителем (прошлое всегда приходится кстати, когда в настоящем не совсем много ясности) и что сейчас я частично лектор, частично писатель, а также я немного консультирую. И затем, видя, что она становится рассеянной, я сказал: «А почему ты спрашиваешь?» – «Мы разговаривали в школе о том, чем занимаются наши папы, и я задумалась, что же мне сказать».

Это беспокоило меня несколько недель. Я считал, что мне комфортно в моем временном состоянии разотождествления, но обнаружил, что уязвим через детей, которым было безразлично, чем я занимаюсь, лишь бы этому было название. Время шло, и я все больше примирялся со своей «отпричастной» идентичностью, то есть определяющей с помощью причастий (пишущий, бегущий, консультирующий), а не существительных. Но должен признать, что меня всегда тревожило, что дети предпочитают существительные. В этом они совпадали с той частью меня, которая до сих пор тосковала по безопасности узнаваемого ярлыка. Преподаватель колледжа, профессор американской литературы в колледже Миллс. О, эти старые добрые времена! А что теперь? Дом и сад? («А кстати, что теперь поделывает наш Бриджес?»)