Трактат о любви. Духовные таинства - [7]

Вот это слово «недовольна», точно найденное Анной в последний день земного существования, раскрывает нам подлинную природу ревности, а значит, и влюблённости, от которой неотделима ревность. «Недовольна» во времена Толстого означало не столько «раздражена», сколько «мне этого недовольно, недостаточно». Никакой уступки, никакой жертвы со стороны возлюбленного недостаточно влюблённому – ему нужен он весь, всё его «я», которое не должно быть самостоятельным. А поскольку полностью отдать своё «я» другому и ничем в себе не распоряжаться не может никто, ревность в брачной любви неизбежна.

Другой персонаж Толстого, Василий Позднышев из «Крейцеровой сонаты», был доведён ревностью до убийства не себя, а своей жены. Суд оправдал его, посчитав, что он защищал честь семьи, но не забота о какой-либо «чести» толкнула его на отчаянный поступок, а тот зверь, который однажды зашевелился в нём и начал грызть его внутренности. Вот его самоотчёт:

«Этот восьмичасовой переезд в вагоне был для меня что-то ужасное, чего я не забуду во всей жизни. С тех пор, как я сел в вагон, я уже не мог владеть своим воображением, и оно не переставая, с необычайной яркостью, начало рисовать мне разжигающие мою ревность картины, одну за другой и одну циничнее другой, и всё о том же, о том, что происходит там, без меня, как она изменяла мне. Я сгорал от негодования, злости и какого-то особенного чувства упоения своим унижением, созерцая эти картины, и не мог оторваться от них; не мог не смотреть на них, не мог стереть их, не мог не вызывать их…

Не в сифилитическую больницу я свёл бы молодого человека, чтобы отбить у него охоту от женщин, но в душу к себе, посмотреть на тех дьяволов, которые раздирали её! Ведь ужасно было то, что я признавал за собой несомненное, полное право над её телом, как будто это было моё тело, и вместе с тем чувствовал, что владеть этим телом не могу, что оно не моё и что она может распоряжаться им, как хочет, а хочет распорядиться им не так, как я хочу. И я ничего не мог сделать ни ему, ни ей. Он как Ванька-ключник перед виселицей споёт песенку о том, как в сахарные уста было поцеловано и прочее. И верх его. А с ней я ещё меньше могу что-нибудь сделать».

Здесь опять та же причина ревности: претензия на полное владение другим человеком, которая не может осуществиться в принципе, обрекая душу на страшные мучения. Право владеть телом жены, как своим, подтверждается законодательно, потому его нарушение приводит мужа в особенную ярость, но каков бы ни был писаный гражданский закон, в сердце каждого человека запечатлён неписаный закон свободы личного выбора, и он постоянно оказывается сильнее.

Приведённые нами выдержки из классических произведений художественной прозы, показывающие действие ревности на человеческую душу, прекрасно дополняются стихами на эту же тему Маяковского, где больше эмоций и яркости. Обладая уникальной поэтической одарённостью, Маяковский был наделён от природы свойством, которое можно назвать проклятием судьбы, – невероятной влюбчивостью. Оно в течение почти всей жизни делало его несчастнейшим человеком. Разумеется, из-за мук ревности. Кажется, лишь однажды в их череде возникла небольшая пауза, и свою радость по этому поводу он выразил такими строками:

Я теперь свободен от любви и от плаката,

Шкурой ревности медведь лежит, когтист.

Хочешь убедиться, что земля поката?

Сядь на собственные ягодицы и катись!

Будучи «специалистом по ревности», Маяковский ощущал её как нечто приходящее к нему извне, не органичное его собственной личной природе, и, не будучи глубоким философом, обвинял в ней Бога, желающего помучить человека. Особенное злорадство, как ему казалось, Бог испытывал, видя любовные страдания его, Маяковского.

«Вёрсты улиц взмахами шагов мну, куда я денусь, этот ад тая! И какому небесному Гофману выдумалась ты, проклятая?» И более подробно:

Бог доволен,

Под небом в круче

Измученный человек одичал и вымер.

Бог потирает ладони ручек.

Думает Бог: погоди, Владимир!

Это ему, ему же,

чтоб не догадался, кто ты,

Выдумалось дать тебе настоящего мужа

И на рояль положить человечьи ноты.

Если вдруг подкрасться к двери спаленной,

Перекрестить над вами стёганье одеялово,

Знаю – запахнет шерстью паленой,

И серой издымится мясо дьявола.

А я вместо этого до утра раннего

В ужасе, что тебя любить увели,

Метался и крики, и строчки выгранивал,

Уже наполовину сумасшедший ювелир.

В карты б играть!

В вино выполоскать горло

сердцу изоханному.

Не надо тебя!

Не хочу!

Всё равно, я знаю, я скоро сдохну.

Если правда, что есть Ты,

Боже, Боже мой,

Если звёзд ковёр Тобою выткан,

Если этой боли, ежедневно множимой,

Тобою ниспослана, Господи, пытка,

Судейскую цепь надень.

Жди моего визита.

Я аккуратный,

Не замедлю ни на день.

Слушай, всевышний инквизитор!

Рот зажму, крик ни один им

не выпущу из искусанных губ я.

Привяжи меня к кометам, как к хвостам

лошадиным,

И вымчи, рвя о звёздные зубья.

Или вот что: когда душа моя выселится,

Выйдет на суд Твой,

выхмурясь тупенько,

Ты,

Млечный Путь перекинув виселицей,

Возьми и вздёрни меня, преступника.

Делай, что хочешь.

Хочешь, четвертуй.

Я сам тебе, праведный, руки вымою.