Трактат о любви. Духовные таинства - [10]

Власть над особями бесплотного стража гамет, заставляющая их входить в родовую жизнь, то есть спариваться и размножаться, остаётся непререкаемой и у высших бессловесных тварей – у млекопитающих. Однако тут появляется нечто такое, что вряд ли присуще насекомым, – радость собственной индивидуальной жизни. Посмотрите на медвежат в зоопарке: они непрерывно наскакивают друг на друга, делают вид, будто кусаются, хотя никогда сильно не сжимают челюсти, валят один другого на землю. Ключом бьёт из них радость, не имеющая никакой другой причины, кроме просто существования в этом мире. А как собака встречает вернувшегося с работы хозяина, «папу»: подпрыгивает, повизгивает, норовит лизнуть его в нос – это ли не признаки счастья! И оно никак не связано с родовой жизнью, оно рождается в этой индивидуальной собаке как её собственное достояние. Гений рода не отнимает у неё этого утешения, зная, что, когда придёт время течки, она будет работать только на него.

А теперь перейдём к человеку. Здесь всё кардинально меняется.

Существо, которым в шестой день Творения Господь увенчал созданное за предыдущие пять дней, – то есть мы с вами, – уникально. В нём имеется полноценная биологическая природа, подобная природе волка, оленя и других млекопитающих, но наряду с этим ему придано и другое подобие. Создавая Адама, Бог сказал: «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему» (Быт. 1, 26). В каком смысле надо понимать наше богоподобие? Не в телесном, разумеется, – Бог не имеет никакого тела, Он есть чистый Дух. Учители православной церкви трактуют богоподобие как трёхчастное устроение человеческой души по подобию Божественной Троицы (отсюда множественное число: по Нашему подобию). Творец дал человеку огромную по сравнению с высшими животными меру личной свободы, то есть воли, и по этому признаку человек подобен Богу Отцу, олицетворяющему в Троице волевое начало. Создав человека из праха земного, Бог «вдунул в лице его дыхание жизни» (Быт. 2, 7), и благодаря этому человек обрёл подобие Богу Святому Духу, именуемому «животворящим» и «жизни подателем». Наконец, мы получили свыше дар речи и по этому признаку стали подобными Богу Сыну, Который есть также Бог Слово.

Ясно, что такое всестороннее богоподобие никак не может быть связано с нашей животной природой, наделяющей нас скотоподобием и звероподобием. Бог, отражённый в нашей душе, не вырастает из физиологической «почвы» нашего тела, не является её потянувшимся вверх ростком; наше богоподобие – совсем другое растение, не цветы, распустившиеся на нашем скотоподобии, а искусственно привитая к нему Богом культура, совершенно ему чуждая. Творец пытается с помощью этой прививки сделать из нас двухприродное существо, телом пребывающее на земле, а духом – на небесах. Бог поставил в нас рядом две несовместимые данности, и возникает впечатление, будто Он испытывает нас: сможем ли мы добиться их бесконфликтного сосуществования, и хочет, чтобы мы его добились. Но сделать это нам чрезвычайно трудно. Конечно, Творец знает об этом – Он ведь сам сказал: «Царствие Моё не от мира сего», а человек призван соединить сей мир и Его Царство. Возможно, в таком соединении и состояла цель сотворения мира с человеком на вершине, но так это или не так, одно можно сказать с уверенностью: это сшивание несшиваемого – главная проблема людской экзистенции.

«Я червь, я Бог», – говорит Державин. И Бог в моём «я» чувствует себя оскорблённым, видя находящегося рядом с ним «червя», и испытывает к нему отвращение. Владимир Соловьёв предложил интересное философское осмысление этой ситуации. Он выделил в человеческой душе три базовых чувства, на смешении которых в разных пропорциях строится вся наша эмоциональная сторона жизни. Первое из них – чувство стыда в отношении низшего в себе, своих животных побуждений. Второе – чувство сострадания к боли, возникающей в жизни равного себе, то есть ближнего. Третье – чувство благоговения к более высокому, чем высшее в нём самом, чувство святыни и преклонение перед ней. Если хотя бы одного из этих чувств нет, человек перестаёт быть человеком.

Посмотрим, как развивает наш «философ любви» свою теорию дальше. Он считает, что в наиболее яркой форме чувство стыда проявляется в отношении вхождения в родовую жизнь, то есть полового акта. Вот что он писал по этому поводу: «Для человека, как животного, совершенно естественно неограниченное удовлетворение своей половой потребности посредством известного физиологического действия, но человек, как существо нравственное, находит это действие противным своей высшей природе и стыдится его».

Верно ли это? Безусловно верно, но совершенно недостаточно для понимания сути дела.

Да, все народы мира, даже «дикари», как выражается Соловьёв, стыдились и стыдятся «известного физиологического действия»: живя даже в очень жарких странах, прикрывают детородные органы одеждой и никогда не совершают полового акта публично. Это действительно чисто человеческая особенность – бессловесные твари, включая самых высокоразвитых, абсолютно его не стыдятся. Но истолкование этого стыда как инстинктивного стремления человека отмежеваться от своей животной природы и стать выше её ошибочно.