Трагические поэмы - [80]

Возрадуются здесь и тут же примут вместе

Обличье Господа на этот самом месте.

О души, радуйтесь, поскольку вам Господь,

Небесным, возвратил земную вашу плоть,

И ты возрадуйся, поруганное тело,

Счастливая душа к тебе с небес слетела.

Вам, души, грезилось, как, пронизав эфир,

К возлюбленным телам вы мчитесь в дольний мир,

Они заждались вас, вы их заждались тоже,

И станет их любовь для вас еще дороже.

Для них, закопанных, вы сгинули давно,

Но им бессмертие во имя вас дано[592].

Да что там! Это все воспето в давни поры,

Но, ослепленные, стремите к небу взоры.

Господь грядет вершить пророческий завет

В той точке времени, где завершится свет.

Отверзлись ложесна земли, и появиться

Спешат из недр могил преображенных лица,

В лесах, на пажитях, вблизи или вдали

Все новые тела выходят из земли,

Трещат фундаменты дворцов, когда с размаха

Таранят снизу их восставшие из праха,

И древо чувствует корнями наяву

То локоть, то бедро, то рамо, то главу,

И воды пенятся, когда из их пучины

Всплывают волосы, выныривают спины,

Рождаются из волн, из этих влажных лон,

Отринув глубину и смерть, как легкий сон.

Тела изрубленных по манию тиранов

В момент срастаются и, в целости воспрянув,

Плывут без устали меж пенистых громад

От знойной Африки к земле, где вечный хлад,

И прах спаленных жертв, развеянный ветрами,

Слетается к столбам, где жгло несчастных пламя,

Он обретает плоть, и души в небесах

Готовы к ней лететь, смеясь, забыв свой страх.

Пытливый вопросит: с каким предстанут ликом

Младенец и старик на торжестве великом,

Впредь недоростками иль дряхлыми вконец?

Порой отважный ум и записной мудрец

Рискуют полагать, что век преображенных,

Бесспорно, должен быть и в летах совершенных:

Здесь цифра тридцать три, что значит меру лет,

Когда Спаситель наш покинул этот свет

И превратил свой гроб, свой крест, земной свой жребий

В знак высшего суда, который ждет нас в небе.

От этих радужных раздумий перейдем

К тому, что сказано в Писании Святом.

Вот Человечий Сын, Сын Божий, брат ваш в Боге,

И вот уже конец завещанной дороги.

Небесный слышен гром, разверзла буря ад,

Благие ждут добра, злочинные дрожат.

Кто вырван из огня живым, тот за мгновенье

Изведал жизнь и смерть в их соприкосновенье,

Изведал свой земной предел, свой крайний срок,

И самого себя в себе узнать не мог,

Иное веденье, иное упованье

Зеницу отвратит от самолюбованья,

Преображенный взор красу небес постиг,

А прежний взор не мог узреть сей дивный лик.

Исчезли небеса, земля былая скрылась,

Все бренное ушло, в пространстве растворилось,

Потоки высохли, уже и моря нет,

Пришла пора земле сменить покров и цвет.

Вы, горы, корчитесь, как в схватках роженица,

Вы, первовещества, готовы испариться,

Весь бренный мир бежит от Божьего лица,

Не в силах вынести и голоса Творца.

Он скрыт от наших глаз простертой черной тучей,

А рядом в пламени небесный страж могучий,

Там, в новых небесах хвалы возносит хор,

Летают ангелы, и весь в лучах простор,

Весь воздух солнцем стал, и ангельские очи

Горят его огнем, чернее темной ночи,

Сжигая все дотла, слепящий сея свет

Из глубины зрачков, где больше мрака нет.

Архангел вострубил и всех сзывает рогом:

«Грядите, племена, держать ответ пред Богом!

Скорей на Божий суд!» И вот, придя на зов,

Садятся души в круг на своде облаков,

А посреди престол возводят херувимы,

Являющий красу и блеск неповторимый,

Вот чудо из чудес, слепящий образ дня,

Где солнце соткано из чистого огня.

Собранье замерло в небесной сей палате,

Кто благодати ждет, а кто готов к расплате.

На души праведных нисходит Дух Святой,

Весельем осенив, улыбкой, добротой,

Дарует им Господь за многие мученья

Одежды белые и вечное прощенье.

Иуды славный род[593], сядь справа, а потом

Вы слева сядете, Моав, и ты, Эдом[594]!

Тираны бледные судьбе своей не рады,

Им кара предстоит за грешные услады,

Их гордый лик поблек, надменный взор исчез,

Робеют, наглецы, перед Царем Небес,

Кому они чело когда-то заклеймили,

Кого изранили и обрекли могиле,

Пред ними связанный стоял он, как злодей,

А ныне Судия глядит из-под бровей,

Смиренья больше нет в суровом властелине,

Не тростниковый жезл[595], а меч он держит ныне,

Не терние — лучи венчают Божий лик,

Как знаменье суда на небе крест возник,

И осужденные в унынье и печали

К стопам их пленника давнишнего припали.

Пред ними грозный лик вершителя суда,

Герольда гибели, бессрочной, навсегда.

Кто может убежать под недреманным оком?

Где скрыться Каинам? В каком краю далеком?

Когда б вам, беглецы, рассвет ссудил крыла,

Когда бы мощь ветров под мышки подняла,

Когда бы горы вас в своих укрыли безднах,

Когда б вам дал приют покров ночей беззвездных

И глубина морей, и черных туч шатер,

Настигнет все равно Господень перст и взор.

Вот яростные львы, рычащие на пламя,

Медведи на цепи с притихшими волками.

Всё встало против них: природа, даже та,

Отвергла злобу их, вселенной красота

Не хочет их терпеть, идет на них войною.

«Что вы, — гудит огонь, — содеяли со мною,

Который создан греть, мерцать лучом свечи?

Зачем же вы меня избрали в палачи?»

И воздух возмущен и восклицает снова,

Что должен суд святой их покарать сурово.

Он молвит: «Изверги! Во мне вы почему

Миазмы сеяли и развели чуму?»

И вторит голос вод: «Зачем, о сброд жестокий,