Трагические поэмы - [57]
Шрифт
Интервал
Иным же видится: другой идет отряд,
Вновь города в кольце, и вновь огни горят,
И этот штурм отбит, и снова бьются яро,
Вновь приступ и резня, грабеж и дым пожара.
Вот бой близь Сент-Ирье[349], где ты дождем, Всеблагий,
Предстал, и грязью вмиг стал порох наш от влаги,
И королевский стан, рать христиан отбив,
Еще раз испытал их силу и порыв.
Вновь озарен простор, и всё, как на ладони:
Кровавый Монконтур[350] в трагичной обороне,
Там ставкой стала кровь, там дерзкие клинки
Трудились волею безжалостной руки,
Смертельных больше мук, чем разума, в атаке,
Гражданский чище пыл, чем грубый пыл вояки.
Свои усилья Бог и помощь свел на нет,
Узрев, что больше нет у Церкви мук и бед,
Что люди в слабости своей дошли до края,
Живут, лишь на Его всесилье уповая.
Расскажем также мы о стычках небольших,
Расслабивших сердца властителей лихих,
Так станы разрослись, что поединки стали
Куда обычнее развернутых баталий.
От ратей маленьких в бою немалый прок,
Рать Гедеонову благословил сам Бог[351]
И доблесть скрытую ее героев скромных
Он не поставил в ряд со славой войск огромных,
Хотел Он победить и дать спасенье Сам
Стенам разрушенным, измученным сердцам,
Отнять их у могил, чтоб славиться по праву,
Чтобы никто не мог Его умножить славу.
За то и проклял Бог израильских царей,
Считавших, что войска Господних сил верней.
Здесь мы пред образом Рене благочестивой[352],
Принцессы, чей отец, Людовик справедливый,
Отцом народа слыл и силой крепких рук
У лона своего хранил Господних слуг.
Но вскоре тьма червей из адского колодца
По лучшим из домов повсюду расползется[353],
Чтоб Карлу-королю в пустое сердце влезть,
Сложив к его ногам как дружбу, так и честь.
Он тетки праведной лишен благоволенья,
Потом получит он из ада повеленье:
Снеси пятьсот жилищ в проклятом Монтаржи,
Дворы опустоши и стены сокруши!
Вот старцы, женщины и дети, чья защита
Лишь в криках и мольбах, летящих в глубь зенита,
Вот смертный путь и та, что в тягости была
И, малым обходясь, в дороге родила,
Как счастлива она, а вот с печальным взглядом
Мать за руку ведет дитя, другое рядом
За юбку держится, а третье на руках,
Четвертое с отцом дорожный топчет прах.
Вот хворый тащится, а упадет в походе,
Велят его везти какой-нибудь подводе.
Толпа, усталая от жизни и дорог,
Ползет вдоль берегов Луары, следом лег
Широкий пыльный шлейф, а в дальней туче пыли
Преследователей колонны проступили,
Под сенью трех знамен подходит их отряд,
Уже в руках убийц сквозь пыль клинки горят.
Но слева всадников колонна небольшая[354],
Лишили их надежд, лишь права не лишая
На Бога уповать: глаза возведены,
Ладони сложены, колени склонены,
И пастор их Бомон[355], как водится пред схваткой,
Напутствует бойцов такою речью краткой:
«Что ускользает? Жизнь? Что ищем? Смертный час?
Страшимся пристани? Прельщает буря нас?
Как сердце нам велит, мы к небу руки тянем:
Я душу, Господи, Твоим вручаю дланям,
О Боже истинный, Ты искупитель мой!»
Колонна замерла в смущенье пред толпой,
Глядят воители на странную картину:
Один узнал сестру, другой узнал кузину.
Кто эти рыцари? Их сто. Они прошли,
Покинув Монконтур, французской полземли
И прибыли в свой край без опозданья, к счастью,
Чтоб уберечь овец, встав перед волчьей пастью.
Опять им выпало вдали от грозных сеч
Несчастных оградить и обнажить свой меч.
Противник оробел, хоть был числом поболе,
Увидев, что пред ним уже не овцы в поле,
Он был готов рассечь и шерстяной покров,
И кожу нежную клыками рвать готов,
Но повстречалась сталь, способная к отпору,
Которая остра и от которой впору
Бежать, залечь в дупло, не то разрубит враз,
Господни чудеса являя без прикрас.
Картина новая в небесной синеве:
Там десять тысяч жертв, там пушек двадцать две
Захвачено, там град и крепость ждут разора[358]
От тридцати рубак, чья так бесстыдна свора.
Там солнце озарит шестнадцать сотен шпаг,
Ведомых смелым львом в неистовство атак.
Здесь твой пейзаж, Люссон[359], ты пересилил беды,
На улицах твоих веселье в честь победы;
А вот, еще в кольце, твои пятьсот сошлись[360],
Колени преклонив, воздели руки ввысь,
Пять тысяч одолел их меч в теснине узкой,
Два белых стяга взяв, пьемонтский и французский[361].
Я вижу, как в борьбе отнюдь не равных сил
Монбрен десятерых швейцарцев уложил[362],
Из всей истории он принял к сердцу близко
Уроки Цезаря и славного Франциска.
Еще покинул я над шумной Роной град,
Где отступил от стен разбитый супостат,
Весь цвет Италии тогда полег в Сен-Жиле[363],
Десяток тысяч душ в реке, других пронзили.
Кто плен египетский покинуть захотел,
Взять с бою Ханаан, обжить его предел,
В рядах Израиля тому брести пристало
По морю Красному, по морю крови алой[364]
И, препоясавшись, одолевать простор,
Безводные пески, крутые кряжи гор.
Пред нами облако плывет весь день воочью,
И огненным столпом Господь ведет нас ночью[365].
Такими виршами мы славили пока
Победы Господа при помощи клинка;
А славу Бог обрел в тех образах печали,
Где стрелы слали львы и молнии метали,
И козни строили, и множество затей
Для истребления покорных им людей.
Узрели вы: булат встречает сталь булата:
Пред вами схваченные тиграми ягнята.
Бог ратей доблестных на бой благословил