Трагические поэмы - [55]

Их тут же предадут, ведь веры нет в помине,

Тебя же оскорбят и все Твои святыни.

А коль Тебе урон, я головню припас,

Свое оружие держу я про запас:

Я деньги в ход пущу, не пожалею злата,

Когда король-скупец отчалит без возврата.

Из сотен мудрецов и тысяч храбрых душ

Не всяк откажется принять кровавый куш.

Придерживаясь лжи, я возвещал победы,

Когда Израилю Михей пророчил беды[327].

Так я испытывал и пастырей-святош

Позорной платою, так дух, несущий ложь,

Давал затрещину Михею и, лукаво

Меняя голоса, вселялся в причт Ахава.

Любой Седекия удачлив и богат,

Рядясь в Спасители, угодники царят;

Отполирует вмиг язык льстеца любого

Двусмысленную речь и многозначность слова.

Скинь кандалы с меня, отдай мне в руки стан

Восславивших тебя упрямцев-христиан,

Уж если осрамлюсь, я Церковь удостою

Высокою хвалой, признав ее Святою».

Предвечный Сатане ответствовал: «Ну что ж,

Иди и большинство железом уничтожь,

Как хочешь поступай, но под моею сенью

Есть души избранных, идущие к спасенью.

Лишь тех поймаешь в сеть, кто мною осужден,

Кто создан для того, кто будет вслед рожден;

Ладьи моих побед, бойцы, мои по праву,

Служа тебе, хитрец, мою умножат славу».

Расколот небосвод, расколотый гремит,

Небесную чуму на Францию стремит.

В коловращении стихии, в круговерти

Смешалась с воздухом шальная бездна смерти,

Грохочет в барабан, в литавры бьет она,

Царил в пространстве мир, теперь идет война,

И сотни тысяч душ людских остервенело

В слепом безумии стремятся вон из тела.

В том смерче Сатана, уже смиряя пыл,

Над Сеной пролетел, на пенный брег ступил.

Едва на землю став, он выдумал такое:

Невиданный дворец, роскошные покои.

Он сочинил чертеж, когда была чума.

Руины он узрел, все оглядев дома:

Тут хватит кирпича. И Дух, живущий в змее,

Вполз в королеву-мать[328]; чтоб там царить вернее,

Внушил ей чудеса: фасад, колонны в ряд,

Круженье флюгеров и мрамор балюстрад,

И лестницы, и луч на куполе высоком,

Порталы пышные и позолоту окон.

А залы, комнаты, весь этот блеск внутри...

Ну, словом, это все назвали Тюильри[329].

Немедля дьявольские мысли овладели

Воображением греховным Иезавели[330],

Пороки прочие убила эта страсть,

Все, что помеха ей, должно тотчас пропасть,

Одна теперь мечта живет, одно виденье,

Что — кровь! Недорога. Дороже наслажденье.

Горящий алчный взор, любой доход любя,

Немало в Лувре жертв наметил для себя.

Жадна разбойница, а искуситель хитрый

Советы ей дает, покачивая митрой,

В личине пастыря, ее духовника,

Смущает он и в плен берет наверняка

Сердца и слух, и кровь, и разум высшей знати,

Уже он всюду вхож, в суде он и в сенате,

Он в тайный влез совет, а для иных интриг

Меняет образ свой на женский нежный лик,

Зане красавицы всегда легко прельщали.

А если надобно, уже он в сенешале:

Морщины, седина, походка нелегка,

Спина согбенная, в руке дрожит клюка,

Присловья сыплет бес, как должно старикашке,

Усвоил старческие прочие замашки.

То он по виду хлыщ, то он среди святош,

Обвязан четками, на схимника похож,

В какой-то рясе он, под капюшоном в стужу,

Но посинел, дрожит, ведь полступни наружу[331].

То в братстве он невежд, чья гордость темнота,

То властный он король, чья совесть нечиста,

То светоч знания, хранящий мудрость строго,

То в маске он двойной и лжет во имя Бога.

Он может стать судьей, дабы попрать закон,

Он станет золотом, чтоб взять скупца в полон.

На высшие места из римского синклита

Своих он ставит слуг и вводит их открыто

В соблазны многие, к тому же хитрый тать,

Втащив их на гору, сулит весь мир отдать[332].

Сеньора юного на торг Лукавый тащит:

Пусть Францию продаст и лишний грех обрящет.

Сбивает он с пути и верных христиан,

Слепую веру их легко ввести в обман.

На жалость Дьявол бьет, напомнит бед немало,

Дав горечи душе, которая устала,

Лишает нас надежд, ломает нам крыла

И душит, раскалив терпенье добела;

Надежда кончилась, неистовство приходит,

Являя мощь свою, нас в дебри бес заводит;

Кто первым поднял меч, свирепо рвется в бой,

И отбивается неистово другой.

Князь Тьмы продумал план и, лишних слов не тратя,

В державы Запада свои скликает рати,

И черных ангелов рои уже летят,

Дабы спустить с цепи остервенелый ад.

Клевреты Дьявола, порой надев сутану,

Искусно образа малюют Ватикану,

Антихрист сам глядит на сгинувших в резне,

Плодами рук своих доволен он вполне.

Но если ад восстал, и небо задрожало,

Бессонны ангелы, у коих дел немало:

Овечек стерегут; и сил небесных стан

Жестокую напасть отвел от христиан.

Так противостоят бойцы двух ратей истых,

Отважные ряды нечистых сил и чистых.

Здесь каждый светлый дух, исполнив свой урок,

Взлетает в небеса почить на краткий срок,

Как стрелка компаса, трепещет он над бездной

На синей паперти бескрайности небесной.

На дивном полотне Создателю видны

Его воители и войско Сатаны,

И настоящий рай, как в лучшей из мистерий,

Сверкая красками, горит на горней сфере[333],

Все ярче на холсте бессмертные тона,

Чьим светом высота и глубь озарена.

Работа божьих слуг, художников прекрасных,

Божественной красой ласкает взор несчастных,

Кто мучеником был во время грозных дней;

Сравнима ли пора клинков с порой огней?

Так душам доблестным, почившим в горних кущах,

Был явлен горький рок детей их, вслед идущих:

Отцы увидели их стойкость в гуще бед,