Трагическая идиллия - [44]

Неподвижность настилов на борту «Дженни» во время этого безумного хода доходила до фантастического. Не видно было даже, чтобы дрогнула вода в вазах венецианского стекла, стоявших на легком столике недалеко от трех женщин. В вазах медленно распускались розы, пышные розы пурпурного и шафранного цвета. Возле этих букетов, окруженная их ароматом, сидела госпожа де Карлсберг. Она сняла перчатку с одной из своих прелестных ручек и нежно ласкала пальцами распустившиеся лепестки чудных цветов. Взглядом, полным радости и вместе мечтательности, смотрела она то на «Далилу», то на ясный горизонт, то на спутников, то, наконец, на Отфейля, который стоял возле четы Шези и беспрестанно оборачивался в ее сторону.

Ветерок, создаваемый быстрым движением, обрисовывал стройную фигуру молодого человека под синей морской рубахой и панталонами из белой фланели. Тот же самый ветерок слегка шевелил тяжелую ткань красной блузы, облегавшей стан баронессы Эли, и широкие концы ее черного шелкового кушака, повязанного поверх юбки из материи с черными и белыми клетками. У них обоих, и у молодого человека, и у молодой женщины, в глубине глаз светилось лихорадочное упоение жизнью, которое так гармонировало с блеском этого чудного дня.

Как мало его нежная и радостная улыбка влюбленного, который знает, что и его любят, как мало походила она на горькие складки, которые появлялись в уголках его рта пятнадцать дней тому назад из-за шуток Корансеза! А она сама! Краска на щеках, обыкновенно таких бледных, полуоткрытые уста, вдыхающие смесь здорового морского воздуха и тонкого аромата цветов, чело, на котором думы как бы прояснились, как мало походило все это на Эли, которая на вилле Брион, под звездами самой дивной южной ночи, проклинала бесстрастную красоту природы!..

Теперь, в нескольких шагах от ее возлюбленного, какой чудной казалась ей эта природа! Как чуден был аромат этих роз, лепестки которых гнули ее пальцы! Как ласкался этот нежный ветерок! Как опьяняло это свободное небо, это свободное море!.. Сколько снисхождения находила она в себе ко всем мелким недостаткам, которые прежде она так сурово осуждала в людях своего общества. Вечные колебания Андрианы Бонаккорзи, позитивизм Флуренс Марш, дурной тон Ивонны де Шези вызывали теперь у нее лишь снисходительную улыбку. Против обыкновения, ее не раздражала уже наивная и комичная важность, которую напускал на себя Шези на борту яхты.

В синей фуражке с прямым козырьком, вытянувшийся, будто аршин проглотил, этот маленький человечек разыгрывал смешную роль титулованного гостя и покровителя и объяснял причины превосходства «Дженни» над «Далилой» и «Альбатросом». Он сыпал техническими выражениями, которые слышал от Марша, и отдавал распоряжения насчет чая.

— Дикки спустится, как только мы обгоним вторую яхту, — возвестил он и тут же подозвал матроса: — Джон, пойдите и скажите метрдотелю, чтобы через четверть часа был готов чай…

Потом он обратился к госпоже де Карлсберг.

— Вам здесь неудобно, баронесса… Я уже сто раз говорил Маршу, что надо переменить его кресла… Иногда он решительно ничего не видит… Посмотрите, вот ковры! Ведь это настоящие бухарские, роскошь… Он купил их шесть штук в Каире, и они сгнили бы в трюме, если бы я не открыл их и не заставил разостлать здесь вместо тех отвратительных марокканских половиков! Помните?.. А эти растения на мостике, ведь они придают много красоты, правда?.. Боже мой! Если бы он не был teetotaler[17], то я сказал бы, что он хватил лишнюю порцию cock-taie[18]. Смотрите, как близко держит он нас к «Альбатросу»… Это ужасно… Мы сейчас столкнемся… Нет… Какой ловкий поворот!.. Князь смотрит на нас. Надо уж извинить нас.

И он поклонился князю. Это был атлет с крепкой мускулистой фигурой русского добряка. Он сам аплодировал триумфу «Дженни» и, когда оба судна были борт о борт, закричал своим мощным голосом:

— До будущего года! Я построю такую яхту, которая и вас забьет.

— Знаете, я страшно боялся! — говорил Шези Маршу, который, согласно своему обещанию, спускался с мостика. — Мы прошли всего на какой-нибудь метр от «Альбатроса»… Еще бы чуточку, и случилось бы несчастье…

— Я был вполне уверен в своем судне, — отвечал Марш просто. — Но с Богэном я ни за что не сделал бы этого. Вы видели, на каком расстоянии держался я от него. Он разрезал бы мне яхту пополам… Когда англичане видят, что их сейчас забьют, самолюбие доводит их до безумства, и они на все способны…

— Как раз то же самое они рассказывают про американцев! — весело перебила Ивонна де Шези.

Без сомнения, хорошенькая парижанка была единственной личностью, которой хозяин «Дженни» позволял подобные шутки. Но Корансез сказал правду: когда говорил злой язычок виконтессы, Марш видел свою дочь. И теперь его не покоробило от этой остроты по поводу его родины. А между тем обыкновенно он самым наивным образом принимал к сердцу, когда осмеливались сомневаться в том, что любая американская вещь есть самая выдающаяся на свете.

— Вы снова нападаете на моих бедных соотечественников, — сказал он. — Это черная неблагодарность. Все, которых я знаю, влюблены в вас…