Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века - [96]

Анастасия Соколова во втором письме написала:

«Привет из города Ржева! 15.8.43 года

Здравствуй Федя! Желаю массу наилучших пожеланий в твоей жизни, но главное быстрей разбить врага и возвратиться с победой домой. В первых строках своего письма спешу сообщить, что письмо твое получила, за которое благодарю сердечно и спешу ответить на твои заданные вопросы, так как сама за это переживаю и сочувствую другим.

1) Федя, от нашей деревни ничего не осталось: ни домов, ни сараев, ни деревьев, даже у кого были сады и тех не осталось. Стоит во всей деревне одна лишь лоза около <нрзб> и больше ничего, а также и от вашего дома.

Недавно пришлось ехать в командировку по своему большаку. Федя, представ[ляешь] не найдешь, где стояла наша деревня, она заросла вся травой и издалека видно какие-то кустарники, т. е. высокая трава лебеда, которая означает кусты.

2) В лагерях мы с Катей вместе были 6 месяцев, вспоминали всё прожитое когда-то, всю свою жизнь молодую, в чем проходила до войны. Когда она лежала в больнице, и я ее посещала на дню три раза. Однажды, придя с работы, я побежала к ней, она сидит на койке и поет песню “В гавани далекой гавани, где моряки зажгли огни”.

Я тогда спрашиваю: “Катенька, тебе лучше много стало?” Она отвечает: “Да”. Я начинаю с ней разговаривать, она и говорит: “Вчера я видела во сне Толю и Федю и я с ними дралась. Да, а теперь бы поговорила бы я с ними, рассказала все свое горюшко и поделили бы пополам” и мы с ней горько заплакали.

И больше воспоминаний не было, т. к. у нее все время была сильная горячка, температура 40° и 41° и она бросалась часто на стенки, упадала с нар и с койки, так что было много происшествий с ней во время болезни, все не описать, а возможно встретимся, тогда все расскажу. Часто я ей говорила: “Катя, тебе не выжить”, она отвечала “Скорей бы, это тоже не жизнь. Ни обуть, ни одеть, ни поесть, мрешь с голоду, и лучше умереть”.

Федя, не расстраивайся, намерения были у нас у всех такие: или же умереть, или же покончить с собой, белый свет был не мил. Мы были закабаленные, ходили, шатались от голоду, а тут патруль фрицовский кричит; “Матки, шнель, шнель”, т. е. быстрей. От одного только слова “матки” текут слезы неудержимо. А когда была здоровая, ходила на работу, то часто вспоминала тебя. Тифом заболела в лагерях.

3) Мать не допустили к нам в лагеря потому что, где мы находились, кругом нас была колючая проволока, и стояли патрули кругом нас и гражданских никого не пускали. Некоторые люди пытались бежать из этого кошмара, то расстреливали сразу, как только выйдешь за эту проволоку. Как, например Машку (Василискину), Дуньку Якову расстреляли, а поэтому ходить было запрещено.

Отец похоронен без гроба, в лесу Мончаловском под большой елкой, а там же недалеко от него и Катя. Похоронить в одну могилу не было возможности. Отец и Катя похоронены в одном лесу Мончалово в 1943 году в феврале месяце.

Толя брат выехал совместно со складом 40^[838]и очевидно попали также в лапы <к немцам>, а поэтому ничего и никаких известий нет.

Федя, о дяде Саше, я ничего не знаю. С великим удовольствием, но ничего не могу знать. И теперь насчет Андрея Андреевича. Петя, как я тебе уже писала, также умер от тифа, а про остальных ничего не знаю. Кто говорит, что убиты, а кто говорит, что немцы угнали, так что теперь их никого не осталось.

Мать твоя погибла от голоду в деревне Грешниково.

Федя, из ребят у нас погибло: Миша Скворцов, очевидно Ваня Баскаков, а остальные пишут все.

Немного о себе. Жизнь протекает хорошо, но одно плохо, что не имею родных. Работа очень легкая в конторе, работают одни девчата.

Да, Федя, очень жаль Катю. Только бы жить, но ее уже нет, и не существует. Интересно встретиться, рассказать все то, что было.

С приветом, Настя Соколова

В следующий [раз] напишу, кто погиб в этом кошмаре из знакомых».

Анализируя события, описываемые в письмах, мы можем сделать следующие выводы. Семью Ошеровых немцы выгнали из своей деревни во время первой Ржевско-Вяземской наступательной операции в январе 1942 г., а их деревня была сожжена. В немецкий лагерь они попали летом 1942 г., перед началом очередного наступления Красной Армии во время Ржевско-Сычевской операции. Совсем немного они не дожили до освобождения Ржева в марте 1943 г., погибнув в феврале 1943 г. от голода, болезней, непосильной работы на немцев.

В письмах упоминаются деревни Ржевского района: Дуракова Митьковского сельсовета, Грешниково Гришинского сельсовета, Мончалово Быковского сельсовета, Коростелево Коростелевского сельсовета. В марте 1943 г. сразу после освобождения Ржевского района Чрезвычайной государственной комиссией (ЧГК), занимавшейся расследованием преступлений оккупантов, был составлен «Акт Ржевской районной комиссии ЧГК о злодеяниях немецко-фашистских войск на территории Ржевского района Калининской области в период оккупации»^[839]. В нем приводятся следующие сведения, подтверждающие слова автора писем:

«<…> За период оккупации района немецкие захватчики нанесли огромный ущерб гражданам, проживающим в районе. По уточненным данным, полностью сожжены и превращены в груду развалин и пепла деревни и даже полные сельские советы, как Митьковский, Коростелевский, Раменский, Антоновский, Зеленеченский, Ковыневский, Юрятинский, Тростинский, Становский, Красногорский, на территории которых находились от 815 населенных пунктов (деревень) с количеством от 20 до 150 домов. Всего сожжено и разрушено в районе 7 200 жилых домов, принадлежащих гражданам.