Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века - [179]

<…> Однажды в школе был бал. Замначальника школы Цыганов пришел со своей семьей: женой Ольгой Ларионовной и дочкой Светой. Ей было столько же лет сколько и мне. Я был в парадной форме, вроде красивый парень. Я познакомился с девушкой, а после впервые провожал «барышню» домой. Мы начали встречаться. В одно из увольнений со Светой мы пошли (первый раз для меня) в театр русской драмы на спектакль «На бойком месте». <…>

В школе появление девушки, которая интересовалась курсантом МВД, считалось очень хорошим тоном, и курсант должен был проявлять к ней максимум внимания. <…>

Однако у некоторых курсантов из-за девушек возникали сложности. Помню, курсант Недопивцев хотел женился на девушке, работавшей на фабрике «Аврора», однако она была дочерью священника. Его уволили из органов. <…>

Однажды на танцах в парке «Аркадия» подрались с солдатами-танкистами. Задержали всех, но нас, курсантов МВД, быстро отпустили.

Выборы 1947 г. > [1458]

<…> Наступила выборная компания, нам пришлось сопровождать ящики с бюллетенями для голосования. Я, Ваня Ермак и Коля Рыбаков. поехали на лошадях ^[1459], а с нами член избирательной комиссии. Опять в тревоге и опасении, едим по лесу и вглядываемся, все начеку. Объехали много хуторов, выполнили работу по голосованию и возвращались обратно на избирательный участок в сельсовет. Проезжаем густой перелесок у одного небольшого замерзшего озера. Около озера банька. Вдруг из бани нас обстреляли. Член избирательной комиссии схватил ящик с бюллетенями, спрыгнул с саней и побежал по дороге вперед. А мы остались втроём. Я был старший и принял незамедлительно решение уничтожить баню вместе с теми, кто там был.

Бросили три гранаты — бани как не было. А с другой стороны опять начали стрелять. Оказалось, что пока мы их окружали, один из бандитов был вне бани. Мы его даже не заметили. Расстояние было от нас до бандита максимум 50–70 метров, мы его хорошо видели и решили взять живым. Он гнался за урной с бюллетенями. Транспорта у него не было. Он запрятался от нас в каком-то углублении. Мы огнем из автоматов не дали ему головы поднять. Он бросил автомат в сторону и начал кричать по-немецки: «Нихт шиссен»^[1460]. А Николай Рыбаков, из фронтовиков, ему в ответ: «Хенде Хох» ^[1461]. Взяли его живым. В бане нашли двух убитых бандюг, положили их в сани, третьего связали и положили рядом с собой. Потом догнали члена избирательной комиссии и приехали в сельсовет. Как оказалось, захваченный нами был немцем, говорил, что его семья где-то в Кенигсберге^[1462]. Все просил нас не убивать его. Мы его сдали в отдел милиции в Либаве^[1463].

Война после войны

<…>

Нас направили в карательную экспедицию по лесам Курляндии. Это была уже вторая командировка. Однажды утром, кажется, в марте или начале апреля, сразу после завтрака, курсантов построили на строевом плацу. Начальник школы зачитал приказ, в котором говорилось, что в связи с активизацией националистических банд фашистских недобитков, курсанты направляются на борьбу с ними. Вслед за начальником школы выступил министр внутренних дел Латвии Эглит. То, что мне запомнилось, звучало примерно так: «Многие из вас пришли в школу милиции из истребительных батальонов, многие сражались на фронте, лучшие из комсомольцев направлены на учебу райкомами комсомола и отделами внутренних дел. Мы оказываем вам большое доверие, направляем для помощи районным отделам внутренних дел. Враг, с которым вы встретитесь, хитер и коварен. Партия уверена, что вы справитесь с заданием».

Я попал в группу, которую направили в Руцавскую волость Лиепайского уезда^[1464]. Там еще скопилось много всякой нечисти, оставшейся от Курляндского котла ^[1465]. Среди них было много скрывавшихся бандитов, бывших полицейских, принимавших активное участие в расстрелах евреев Прибалтики, эсэсовцев из латышского легиона. Нам предоставили чрезвычайные полномочия, так как мразь, с которой нам придется встречаться, особо опасная, беспощадная, поджигала, ловила, убивала всех тех, кто способствовал восстановлению мирного, конечно, Советского порядка. Нас предупредили, что если, не дай бог, кто-то из нас попадет в их руки, они не просто убивают, используют все методы СС. Конечно, после такого инструктажа мне стало страшно, но ничего уже не поделаешь. Каждому курсанту выдали автомат с 6 дисками, пистолет ТТ, по две гранаты. На каждое отделение — по ручному пулемету. Нам объяснили, что при вооруженном сопротивлении бандитов в плен не брать, а по возможности уничтожать на месте. В этот момент я понял, что иду на смерть. Вряд ли выберусь живой. Нам категорически запретили кому-либо сообщать, что мы выезжаем на задание. Я написал десяток открыток домой, но в спешке не подумал, что они придут одновременно все, поставил на открытках разные даты, рассчитывая на месяц и отправил. И, хотя я был комсомольцем, курсантом школы милиции, перед выездом я помолился — конечно, про себя. Я очень хотел остаться живым, хотя бы ради мамочки и папочки. Я был их единственной радостью и надеждой. Нас вновь переодели в форму солдат внутренних войск. Большинство из нас были совсем пацаны. Бывшие среди нас фронтовики называли нас «необструганными карандашами», т. е. еще не заточенными, не обстрелянными, — и вот теперь предстояло нас «заточить». Весь день прошел в подготовке. Ночью мы выехали на 4 машинах, всего около 100 курсантов. Командовал нами начальник курса капитан Кущ. Командир опергруппы — фронтовик, имевший боевые награды старший лейтенант Ковалев. Именно поэтому мы, уже сидя в кузове грузовика, были готовы к бою. Когда выехали за пределы Риги, курсантам, сидевшим вдоль бортов машины, было приказано автоматы поставить на боевой взвод, держать их наизготовку, направив в сторону дороги. Настрой был тревожный, но рядом со своими товарищами боевой. Ехали по ночной дороге, примерно в 5 утра приехали в Либаву