Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века - [170]
Часа полтора переждали, стадо ушло, а мы прятались в лесу. В это время появились солдаты-красные, кто-то из них сказал, что получен приказ от Сталина не пропускать фашистов и организовать бой, задержать их. Солдаты нас накормили, и мы пошли дальше. Прошли км 5–6 и увидели первую страшную картину: побоище. Весь скот лежал расстрелянный, в основном все были мертвые, а некоторые полуживые мучились, а главное, мы увидели страшное зрелище: мы увидели, как ребенок стоял и плакал около женщины. Запомнилось: на ней была юбка, ноги в сапогах, страшное — лежала с оторванной головой. Рядом в поле и на дороге лежали и другие люди, которые гнали скот. Это я запомнил на всю жизнь. Было страшно, но какие-то силы нас гнали быстро вперед. Так мы добрались до Красногородска. Город горел, было страшно, но мы успели пройти большой мост через реку шириной метров 300–400 до того, как началась бомбежка и мост взорвался. Но мы были уже за мостом и лежали головами вниз в канаве. Алик не давал нам даже шевельнуться. Опять много убитых и раненых рядом с нами, но слава Богу, мы были целы. После налета слышны были только крики и стоны раненых. Помощи им никакой: все оставшиеся поднимались и опять бежали вперед на Опочку.
Алик посадил меня на раму велосипеда, а папа и мама продолжали идти. Появились советские танкетки и несколько грузовиков. Мы подняли руки — стали голосовать, одна танкетка остановились. Выглянувший из нее офицер-танкист (по-моему, он был грузин) спросил, откуда мы и куда идем. Папа ответил, что мы из Латвии, г[ород] Лудза. Танкист ответил, что Лудзу сдали, теперь здесь у Опочки будут бои, а мы едем в Локню>[1418] и можем вас подвезти. Алик попросил офицера взять нас с собой в одну машину и разрешить захватить велосипед. Офицер дал команду нескольким красноармейцам пересесть в другую машину, а нас посадили вместе. Примерно через полчаса опять бомбежка. Танкетки и грузовик с нами круто свернули в лес. Мы вместе с солдатами выскочили из машины и легли на землю, закрыв голову руками. Опять пронесло. Продолжили путь до Опочки. В Опочке нас высадили.
Зашли в один из домов, спросили у хозяев разрешения оставить велосипед, а брат — и свою кожаную куртку. Попросили их сохранить, пока мы узнаем обстановку, и пошли раздобыть еду. Заглянули в один дом, там жил еврей-кузнец. Дал он нам немного хлеба, масла, крупы, отварную картошку, а мне подарил сандалии. Он сказал, что никуда не пойдет, останется в Опочке. Мы его уговаривали, чтобы он уходил с нами, — немцы скоро будут здесь. Но он нас благословил — религиозный, видно, — и сказал: если вы ушли из дома, продолжайте путь до конца. Так мы и расстались. Вернулись в дом, в котором оставили куртку и велосипед. Велосипед нам вернули, а кожаную куртку мы не нашли. Какой-то мужчина с ружьем в руках предупредил, что, если мы войдем в комнату, он убьет нас.
Для конфликта времени не было. Мы ушли, взяв только велосипед. И так было легко идти без всяких вещей, только велосипед и авоська с едой, которую дал старый еврей-кузнец. Только мы отошли от Опочки — налетели опять немецкие самолеты. Мы побежали от дороги в сторону леса, там оказалась большая яма, мы легли в нее и ждали. Бомбили Опочку. Виден был дым, пламя, горели дома, они были в основном деревянные. После бомбежки на дороге появилась колонна военных автомашин. Мы выбежали и опять стали голосовать. Одна грузовая остановилась и взяла нас. К утру добрались до города Локня. Мы быстро пошли на станцию. Это было 4 июля. Нас предупредили, что отходит последний эшелон с беженцами. Эшелон — открытые платформы. Увидели, что на всех платформах битком сидят, стоят, лежат женщины, молодые, старики, дети. Мы не могли сразу подняться — мешал велосипед. Бросили и его. Кое-как забрались на платформу. Алик нас всех поднял, так как платформы были высокие, и впихнул нас прямо под ноги людей. А сам стоял на краю платформы у борта. Мы присели на полу. Около 12 часов состав тронулся. Только состав набрал скорость, как появились немецкие самолеты. Они начали бомбить. Поезд остановился. Все побежали в лес прятаться. Остановка была долгой. Несколько зенитных пулеметов, стоявших на одной из платформ, стреляли по самолетам. Появились в небе и советские самолеты. Завязался бой. Один самолет на наших глазах был сбит. Чей это был самолет, наш или немецкий, не знаю.
Через несколько часов мы как могли забрались на платформу, и поезд тронулся. Но народу было уже меньше, так как было много убитых, оставшихся в поле.
Была большая паника, старики молились, дети кричали и плакали, на платформах были и раненые. Одним словом, началось на глазах большое горе. Медицинской помощи не было. Воды не хватало, так как не было необходимых емкостей, просто посуды. Все были в плачевном положении: в чем мать родила. Путь продолжали, кто кого потерял, кто кого нашел — все это было в дороге. И доехали мы до станции Бологое, потом дальше до г[орода] Иваново
