Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - [227]

Более удобным вести и замаскировать подкоп представлялось из жилой комнаты, потому наружная стена ее, под предлогом сырости, была до окна заделана досками и оклеена обоями. Мы поселились в магазине 7 января.

Паспорт наш был дубликат настоящего паспорта мещанина с женой.

Вскоре после нашего поселения на Малой Садовой, как улице, по которой проезжал царь из Зимнего дворца в Михайловский манеж, что заставляло полицию внимательно следить за вновь появившимися людьми, паспорт наш был проверен справкой в Воронеже. Однако это нами предвиделось при приобретении дубликата паспорта, и все оказалось в порядке.

/…/ Работали в подкопе: Колодкевич, Желябов, Суханов, Баранников, Исаев, Саблин, Ланганс, Фроленко, Дегаев и Меркулов».[959]

Фроленко в середине января 1881 прибыл из Кишинева, где он обосновался до этого в начале декабря 1880.

Фроленко коротко рассказывает так: «В 80 г. мы с Лебедевой едем в Кишинев, нанимаем квартиру вблизи казначейства и начинаем вести подкоп, но чуть не попадаемся; полицейский пристав, придя к нам в залу, якобы проверить наши документы, не решился заглянуть за перегородку. Там лежала земля, уже вынутая из-под пола, и мы были бы накрыты с поличным. Он этого не сделал, и мы спаслись. Вскоре нас потребовали в Питер, и нам пришлось подкоп заделать и уехать».[960]

Эта сказочка прикрывает очередной провал Фроленко — теперь уже после разоблачительных показаний Гольденберга, уже покойного. Члену Распорядительной комиссии, избранному на Липецком съезде (уже второму задержанному) пришлось отвечать и за все прошлые, и за настоящие грехи перед полицией. Последняя, разумеется, в сложившейся ситуации совсем не была заинтересована кого-либо арестовывать — в том числе и Фроленко. Но ему, конечно, пришлось не сладко, и, замаливая грехи, понадобилось растрясти свои сведения. Трудно сказать, кого и скольких выдал он на этот раз. Но одного, которого он выдал, полиция решила арестовать немедленно. Этим козырем, на этот раз сброшенным Фроленко, оказался Клеточников.

Предательство собственного коллеги, притом достаточно известного и уважаемого, должно было потрясти работников Департамента полиции. За это можно было и пощадить Фроленко!

Фроленко, действительно бывший в свое время членом Распорядительной комиссии, основательно покрутился вторую половину лета 1879 в Питере, и если о Клеточникове знали такие персонажи не первого ряда, как Бух и Чернявская, то и Фроленко вполне мог быть в курсе дела. Тем более, что для того, чтобы выдать Клеточникова многого не требовалось — только знать его фамилию и название учреждения, где он работает. Получив эти сведения, полиция мгновенно могла все проверить, чем она и занялась.

Последующий ход событий определялся и тем, что свидания Клеточникова с курирующими его членами «Комитета» (до ноября 1880 Клеточников ходил на явку к Наталии Олевенниковой — средней из сестер Оловенниковых, а потом — к Баранникову) происходили нерегулярно, а по мере необходимости — лишний раз старались не рисковать. Начинать же операцию нужно было таким образом, чтобы сначала удостовериться — не является ли оговором показание Фроленко. Поэтому операцию начали таким образом.

Среди товарищей, которых легко мог выдать Фроленко (выступать в таком качестве ему было непросто — ведь новейших сведений о положении дел в столице он пока почти не имел), был Г.М. Фриденсон. Этот был участником подкопа еще под Херсонское казначейство, а теперь — под Кишиневское, и только что приехал из Кишинева вместе с Фроленко. И в Кишиневе, и теперь в Петербурге Фриденсон пользовался паспортом на имя Агаческулова. Полиция могла установить, что в первую половину 1880 в Петербурге с этим паспортом жил совсем другой человек. Это был Кибальчич, который был тогда «хозяином» явочной квартиры — важно было то, что с ним мог быть знаком Окладский, сидевший, напоминаем, с 24 июля 1880 года; на процессе Квятковского и Преснякова Окладского тоже приговорили к смерти, но помиловали — предателем при этом он еще не стал.

В полицейских документах, ныне опубликованных, подчеркивается, что Окладский начал сотрудничать с 22 января 1881 года[961] — куда как вовремя: именно тогда, когда нужно было заниматься разоблачением Клеточникова и ограждением от подозрений Фроленко! Представляется, что в этот день из Окладского действительно вытрясли заявление, что он знал Агаческулова и ходил к нему по указанному полицией адресу — он мог знать и о том, что летом 1880 эту явку ликвидировали по соображениям организационного характера (мы не знаем точной даты этого события). Поэтому его признание не играло роли предательства — не мог же он знать, что дураки-коллеги и дальше использовали этот паспорт сначала в другом месте (это еще можно было понять!), а теперь уже и в Петербурге! В такого рода вещах и подтвердилось, несомненно, отсутствие теперь в строю великого «Дворника», но Окладскому трудно было все это оценить.

Предателем же Окладского сделали наверняка тогда, когда смогли его уверить, что революционеры все равно уже считают его предателем!

Далее, сведения о предательстве Окладским Агаческулова и об обнаружении такового по определенному адресу в столице были положены на стол Клеточникова — пока только подозреваемого. С этими сведениями Клеточников побежал к Баранникову, ведя за собою «хвост», а тот — к Агаческулову-Фриденсону, но Агаческулова-Фриденсона уже специально арестовали до этого — 24 января, не оповещая об этом, конечно, Клеточникова. Так полиция уверилась, что Клеточников действительно предатель.