Трагедия капитана Лигова - [234]

Опьяневшему Абезгаузу похвала Пуэйля пришлась по душе, но еще больше расположили неодобрительные замечания о русских. Немец презрительно сплюнул:

— Дикари русские, животные. Не могу больше у них работать. В Японии уйду с китобойца.

— И я в Японию направляюсь, — подхватил Пуэйль. — Хотя японцы и азиаты, а быстро европейскую культуру перенимают.

Он пустился в пространные рассуждения о Японии. Пересказав все, что ему удалось запомнить из газет и случайно подслушанных разговоров о Японии, Пуэйль заключил:

— Буду для японцев строить китобойные суда! И сокрушенно вздохнул:

— Дорог каждый день. А вот приходится сидеть на берегу, ждать парохода. Раньше чем через неделю судно в Японию не ожидается. Ваш китобоец не пойдет?

— Завтра… — кивнул Абезгауз, потягивая из стакана.

— Может, взяли бы меня? — спросил Пуэйль. — Я бы заплатил хорошо.

— Наш капитан, черт возьми… — начал Петер, вспомнив приказ Клементьева, и с силой ударил кулаком по столу. — Плевал я на этого русского дикаря. В моей каюте будете. В Японии вместе уйдем с судна.

Штурвальный был уже пьян. Пуэйль достал из кармана несколько золотых монет и одну из них бросил перед подбежавшим слугой.

Вид золота отрезвил Абезгауза. Он жадно проследил, как Пуэйль спрятал в карман остальные монеты, потом сердито взглянул на слугу и сказал испанцу:

— Много заплатили.

— Мелочь, — махнул рукой Фердинандо. — Так слово моряка, берете меня до Японии?

Абезгауз поднял руку с раскрытой ладонью:

— Я сказал!

Выйдя из кабачка, они направились по Верхне-Портовой улице к лучшей гостинице города.

Пуэйль занимал один из дорогих номеров. Коридорный открыл дверь и внес в номер керосиновую лампу. Абезгауз осмотрелся и подумал: «Видно, есть деньжата у этого инженера, раз занимает такой номер. Сколько же мне взять с него?»

Абезгауз молча осматривался, следил, как испанец собирал вещи в маленький баул. Большой чемодан крокодиловой кожи стоял в углу. Пуэйль присел около него, щелкнул замками, невысоко поднял крышку и что-то переложил в нем. Снова щелкнули замки, и Пуэйль поднялся с колен, пряча в жилетный карман ключи.

— По стакану перед дорогой! — предложил он, открывая бутылку рому.

Рассчитавшись с коридорным, моряки вышли из гостиницы и зашагали вниз по мокрым доскам узкого тротуара. Абезгауз нес баул, в руках Пуэйля был чемодан. Штурвальный, подогретый ромом, говорил:

— Уйду на другой китобоец. Пойду служить к японцам. Хоть к самому дьяволу, только бы не у русских. Не уважают они настоящих моряков. Сам капитан меня, лучшего штурвального, от штурвала отгоняет.

Абезгауз выругался. Пуэйль не перебивал его, терпеливо слушал, все время опасаясь, как бы штурвальный не передумал взять его на борт китобойца. «Черт возьми, — говорил сам себе Пуэйль, — никогда еще так не волновался. Стар стал, что ли, или нервы ослабли!»

Он смахнул со лба пот. Чемодан был тяжелый, ручка врезалась в ладонь. Пуэйль улыбнулся своим мыслям, представив, как бы перетрусил немец, если бы знал, что в чемодане. И тут же признался себе, что ему не терпится расстаться с этим дорогим чемоданом.

Моряки вошли в порт и, миновав штабеля кирпича, бочек, ящиков, различных грузов, покрытых брезентом, по которому дробно стучали капли дождя, оказались у трапа, ведущего на китобоец. Несколько иллюминаторов смотрело в темноту своими круглыми желтыми глазами. На палубе угадывалось какое-то движение. Пуэйль остановился и негромко выругался. Абезгауз обернулся:

— А, черт, — с наигранной досадой произнес Пуэйль. — Вот память-то! И как я мог забыть?

Он хлопал себя по карманам. — Да что? — дыша в лицо испанца винным перегаром, спросил Петер, которому не терпелось войти в теплую каюту, улечься в постель, забыть и этот дождь, и капитана Клементьева, и свою неудачливую судьбу.

— Когда судно выходит в рейс? — спросил Пуэйль.

— Рано утром, — буркнул Петер, которого раздражала задержка. — Капитан никогда не отменяет своих распоряжений.

— Ну вот, — вздохнул Пуэйль. — А я забыл в гостинице в гардеробе фрак, а в нем документы.

Абезгауз сказал довольно грубо:

— Не тащиться же нам назад.

— О, я должен очень извиниться перед вами, — как можно любезнее проговорил Пуэйль. — Прошу вас, возьмите вещи к себе в каюту, а я сбегаю в гостиницу.

— Гм… — произнес Абезгауз. — Вас одного на китобоец не пропустят. Когда мне встречать вас?

Доверие Пуэйля, который оставлял ему свои вещи, очень льстило немцу, и он тут же подумал: «Может, опоздаешь к отходу или кто тебя пристукнет ночью. Услышь, мой бог, молитву! Чемодан-то хорош».

— Через час или на рассвете? — спросил Пуэйль, догадываясь, о чем думает Абезгауз.

— Лучше на рассвете, — ухватился штурвальный. — Так будет проще вас провести в каюту, чтобы капитан не увидел. В море-то он вас за борт не отправит. Ну а с вахтенным я улажу дело.

— Хорошо, — согласился Фердинандо, весьма довольный, что все идет так гладко. — Берите чемодан!

Абезгауз торопливо ухватился за ручку, поднял и удивился:

— Тяжеловат! Что у вас тут?

— Вещи, да и кое-что подороже, — многозначительно объяснил Пуэйль. — Будет на что повеселиться в Японии. Ну, я пошел. Значит, встречайте на рассвете. Уже скоро.