Трагедия армянского народа. История посла Моргентау - [66]

Заложники в Галлиполи переживали далеко не лучшие времена. Их поместили в два деревянных дома, не дав даже кроватей. У них не было никакой еды, кроме той, что они привезли с собой. К тому же их атаковали паразиты, что отнюдь не редкость для Турции. Помощь мистера Филипа оказалась для них воистину бесценной. Они провели на полуострове несколько дней, и я начал работать над проблемой их возвращения. Сэр Эдвард Грей, тогдашний министр иностранных дел, обратился в наш Госдепартамент с просьбой направить мне сообщение, которое я должен передать Энверу и его коллегам-министрам. Его суть заключалась в том, что британское правительство будет считать их лично ответственными за любой вред, причиненный заложникам. Я передал послание Энверу 9 мая. Мне доводилось видеть Энвера в разном настроении, но состояние неконтролируемой ярости, в которое его повергло предупреждение сэра Эдварда, было для меня новым. Пока я зачитывал телеграмму, его лицо стало мертвенно-бледным, а в конце он попросту утратил над собой контроль. Европейский лоск, который Энвер трудолюбиво приобретал, в одно мгновение слетел с него, как маска. И я впервые увидел его истинное лицо – дикого, кровожадного азиата.

– Они никогда не вернутся, – завопил он, – они там сгниют! И хотел бы я посмотреть, что эти англичане мне сделают!

Я снова убедился, что метод убеждения, который я всегда использовал в общении с Энвером, является единственно правильным. Я постарался успокоить разъяренного министра, и через какое-то время мне это удалось.

– Но никогда больше мне не угрожайте, – хмуро сказал он.

Проведя неделю в Галлиполи, заложники вернулись. Турки перевели свои штаб из Галлиполи в другое место, и, естественно, англичане прекратили обстреливать город. Все вернулись в добром здравии и были с радостью встречены своими близкими.

Глава 20 Еще немного о приключениях иностранных граждан

Депортация в Галлиполи дает представление о трудностях, которые мне приходилось преодолевать при выполнении своих обязанностей представителя интересов союзников в Оттоманской империи. Однако, несмотря на периодические взрывы ненависти, турецкие официальные лица по большей части вели себя очень хорошо. Они пообещали мне вначале, что будут обращаться с врагами прилично и позволят им либо остаться в Турции и заниматься привычными делами, либо покинуть империю. Очевидно, они считали, что после окончания войны мир станет судить их не по отношению к своим собственным подданным, а по отношению к гражданам вражеских государств, проживавшим на их территории. В результате француз, англичанин или итальянец находился в Турции в большей безопасности, чем армянин, грек или еврей. Но против стремления соблюдать приличия постоянно действовала неблагоприятная сила. В письме в Госдепартамент я описал влияние, работавшее против иностранцев в Турции. «Немецкий посол, – писал я 14 мая 1915 года, – продолжает оказывать давление на турок, навязывая им целесообразность одновременно проведения репрессивных мер и удержания субъектов воюющих государств в качестве заложников. Мне пришлось столкнуться с упорным противодействием моего немецкого коллеги при получении разрешения на отъезд субъектов национальностей, находящихся под нашей защитой».

Турецкие чиновники временами начинали мстить гражданам одного из государств союзников, обычно в ответ на ущерб или воображаемый ущерб их гражданам во вражеских странах. Такие акты стали причиной многих волнующих эпизодов, иногда трагических, иногда вылившихся в откровенный фарс. Все они были в равной мере присущи турецкому характеру и характерны для тевтонских методов.

Как-то раз я беседовал с Талаатом, когда зазвонил телефон.

– Это вас, – сказал министр и передал мне трубку.

Звонил один из моих секретарей. Он сказал, что Бедри арестовал сэра Эдвина Пирса, бросил его за решетку и захватил все бумаги. Сэр Эдвин был одним из самых известных британцев в Константинополе. В течение сорока лет он занимался юридической практикой в оттоманской столице, активно сотрудничал с прессой, опубликовал несколько книг, принесших ему известность как эксперту в области восточной истории и политики. Ему было около восьмидесяти лет, он обладал спокойным характером и презентабельной внешностью. Когда началась война, я заручился специальным обещанием Талаата и Бедри, что те ни при каких обстоятельствах не потревожат сэра Эдвина Пирса и профессора ван Миллингена из Роберт-колледжа. Телефонное сообщение, полученное мной в присутствии Талаата, могло означать только одно: обещание нарушено.

Я сразу же обратился к Талаату, даже не пытаясь скрыть свое недовольство.

– На все ваши обещания нельзя полагаться? – спросил я. – Неужели вам больше нечего делать, кроме как досаждать столь уважаемому и притом пожилому человеку, как сэр Эдвин Пирс?

– Не стоит волноваться, – ответил Талаат, – он провел в тюрьме всего несколько часов, и я немедленно позабочусь о его освобождении.

Он попытался связаться с Бедри по телефону, но не смог. К тому времени я уже успел узнать Бедри хорошо и познакомился с его методами. Если Бедри хотел, чтобы ему можно было дозвониться, он был легкодоступен в любое время дня и ночи. Если же его присутствие на другом конце телефонного провода могло сулить неприятности, даже самый дотошный сыщик не смог бы обнаружить его местонахождение. А поскольку Бедри дал мне торжественное обещание, что не потревожит сэра Эдвина, это был как раз тот случай, когда префект полиции предпочел оставаться недоступным.