Традиции свободы и собственности в России - [26]

Вырождение последней ускорилась как раз перед Смутным временем. Это была пора небывалого по размаху крестьянского расселения. Консолидация основной государственной территории русского народа, вчерашних княжеств и земель, сопровождалась переселениями, повторным заселением, обменами населением. Шли процессы внутренней колонизации — и не только внутренней. Ключевский не зря говорил, что вся история России есть история колонизации.

Историк и этнограф, член-корреспондент АН, а после 1917 года эмигрант, Ф.А. Щербина (1849–1936) вообще настаивал, что главным правоустанавливающим актом собственности на землю вплоть до конца XVI века была свободная «заимка» земли (отсюда известное слово, означающее усадебку). Наш предок вступал во владение занятым им пространством исходя из понятия: «Куда коса и соха ходили» (иногда добавлялся «топор»). Вложенный труд и пролитый пот служили необходимым и достаточным условием возникновения поземельной собственности. Этот обычай продолжал действовать и позже, в XVII – начале ХХ вв., но в основном уже за Уралом и на вновь осваиваемых землях Юга.

Прерванные Смутным временем, процессы колонизации возобновились с удвоенной силой. Новое государство состояло из 117 уездов, включавших тысячу с лишним станов и волостей, и почти в каждом были пустые — или запустевшие в ходе Смуты — земли. Но колонизация выходила, обычно против воли властей, за эти пределы: беглые переселенцы осваивали «украинные» земли на севере, востоке, юго-востоке, юге и юго-западе.

Исторические реконструкции того, откуда взялась практика земельных «поравнений» можно свести к двум. При освоении новых мест переселенцы «садились» на землю частными собственниками, объединенными общинным укладом. Нехватка рабочих рук требовала принимать в общину все новых переселенцев, но им доставалось уже неизмеримо меньше земли. Споры поздних общинников с ранними делались неизбежны, и в этих спорах верх одерживал сход крестьянского мiра, на котором малоземельные рано или поздно оказывались в большинстве. Переделы становились неизбежны — у частной собственности в общине не было юридической защиты.

В старых же общинах, где не произошло серьезной убыли населения в Смуту56, на единицу частной земли становилось все больше едоков, нарастало «земельное утеснение». Одновременно с этим росла доля выморочной (никем не унаследованной), выкупленной или просто покинутой собственниками земли. Ее начали распределять, но не для «приватизации», а во временное, по очереди, пользование — «по жеребью», по старшинству и другими способами. В спорах о справедливости процедур вырабатывались хитроумные приемы «поравнений», а от них было рукой подать до распространения прав общины на частные земли общинников. В один прекрасный день крестьянский мiр принимал решение о «справедливом» переделе всей земли. Так демократическое устройство общины нанесло смертельный удар по частной крестьянской собственности на землю.

Но главную роль в перерождении общины сыграло все же государство, интересовавшееся повидимому лишь сбором налогов. Оно уже давно начало использовать механизм общинного самоуправления в своих выгодах. Государственные грамоты возлагали на волостных начальников обязанность взимания податей в своей волости и наделяли их правом раскладки этих податей на членов мiра по своему усмотрению. Рано или поздно должна была возникнуть такая вещь, как круговая порука. (Именно таков первый смысл выражения «один за всех, все за одного».)

Ориентированная в первую очередь на исправное поступление налогов, внутренняя политика государства затрагивала не только крестьян. К примеру, «приговор» (т.е. постановление) Земского собора 1619 года фактически прикреплял посадских людей к месту жительства тем, что уход любого увеличивал размер доли налога оставшихся. «Мiры», эти низовые общественные структуры, были удобны власти как инструмент решения государственных задач, включая военные. Для простых же людей они все больше становились органами тягостного социального контроля и удержания на месте. Люди убегали именно от этого, самочинные переселения носили массовый характер. Одной из главных причин бегства было обобществление собственности в старых общинах и надежда стать собственником в новых.

Утрачивая собственность, человек утрачивал «самость». Это был долгий процесс со многими встречными течениями. Он не обошел даже духовную среду. К примеру, до реформ митрополита Макария в середине XVI века преобладающим типом русских монастырей был так называемый «особый»57 или единолично-хозяйственный, где каждый жил «наособь», сохранялась частная собственность каждого из монашествующих и даже отдельный стол.

В начале XVII века община лишается важного права разрешать переход крестьянина в другую волость58. Кроме того, происходит разделение волости как административной единицы и мiра как общины. С ростом абсолютизма и утерей политической роли общин-волостей (городов, посадов, слобод, «погостов», станов, пятин, концов, земель) старинная община почти исчезает из русских правовых актов. Как видно, ушедшая в глухую оборону, окуклившаяся, охранительная, община решала свои внутренние дела, руководствуясь обычаями.