Тожесть. Сборник рассказов - [11]

Он спал с девушками, как сумасшедший набирал баллы в их странных рейтингах, сутками сидел в Тиндере, выискивая среди одиноких дурех и форменных нимфоманок ту, что ему поможет. В итоге долго ехал от нее в такси, чтобы до утра потом оттирать с себя чужие прикосновения. С парнями выходило еще хуже, все они, как один, оказывались жалкой пародией. Слишком манерные, совсем неотесанные, глупые, пустые, никакие, ни разу, ничем не схожие, не-Кос-ти. Совсем нет.

Янка открывала ему дверь на излете ночи, впускала в прихожую, прижимала палец к губам, тихо-тихо, мама спит, они пробиралась на кухню, не включая свет отвинчивали голову бутылке, пили, передавая ее друг другу, прямо из горлышка, жадными глотками, и почти не говорили. Потом он уезжал, с чувством, что обязательно повесится, только позже. Надо дать им еще один шанс. Кому именно, сказать не решался. Себе и Косте? Себе и той единственной с Тиндера? Себе и единственному тому? Просто себе? Кому-то.

И давал. И еще. Семь лет бесконечной череды шансов. Но сегодня был последний. Тот самый последний шанс, за которым не может быть ничего, как раньше. Пан или пропал, так говорят?

Денис ухмыльнулся себе из отражения в маленьком зеркале. Большого в доме не держал. Его раздражала необходимость смотреть на себя, выискивать недостатки, которые и так были очевидны. Он чувствовал их — неисправности в коде, неизбывные и роковые. Алгоритм не работал. На табло горела тревожная кнопка. Просьба покинуть помещение. Пробоина, разгерметизация, ни один Чужой не выживет в открытом космосе правды, которую нужно наконец выразить словами.

— Я люблю тебя.

Какая пошлость, какая глупость.

— Я хочу тебя.

Слова жгли язык. Даже не проговоренные, они становились кислотой.

— Я не могу так жить, понимаешь? Я сдохну. Просто затяну ремень на двери. И это будет лучший, сука, момент моей сраной жизни!..

А потом еще, уже не словами — жестами, взглядом, хрипом. Спаси меня. Спаси. Спаси. Пойми, прими, стань. Ты же тоже. Хочешь, боишься, мечешься. Ты же не сможешь так постоянно. Давай вместе не сможем. Это так просто, признаться, что больше не можешь. И будь, что будет, Кость, будь, как будет, ну? Плевать же. Плевать. Просто разреши мне.

Что он должен ему разрешить, придумывать было некогда. 19.42 на часах, это на 12 минут больше, чем Денис планировал потратить, стоя перед малюсеньким зеркалом, повторяя про себя, что сегодня последний вечер, последний вечер, когда он дает себе последний шанс.

Крепкий ремень — скрипучий, пахнущий дорогой кожей подарок, висел на латунной ручке двери из коридора в ванну. Открытка, прицепленная ленточкой за пряжку, оторвалась. Со всей своей ненужной яркостью, с глупой рожицей и насмешливым «С др, брат», нацарапанным знакомой рукой, она валялась на полу. Где ей, собственно, и место.

Костя.

— Не ходи.

Да замолчи ты уже, достала.

— Ну я же обещал, зайчик, обещал, что буду. Посижу часик и вернусь. Угу?

Давай-давай, смирись, отстань от меня, отвяжись, подожми губки и уматывай на кухню, пить зеленый смузи, строчить тупые сообщения подругам. Только над душой не стой, мать твою, не стой.

— Давай лучше сходим в киношку?..

Не начинай, умоляю, не канючь. Не дуйся, не имей мне мозги, котичка, зайка, отпусти меня. Один вечер. Дай передохнуть, иначе я взорвусь, взорвусь, к чертям, кто тогда потащит тебя в ЗАГС?

— В кино пойдем завтра, ты реши пока, на что.

Дыхание. Как там учат подтянутые красотки в легинсах на видео, под которые ты пыхтишь? Глубокий вдох, спокойный выдох.

— Секса не будет!

Гляди-ка, угрозы подвезли. Думаешь, я хочу тебя трахать? Дура, дура, дура, Господи, какая дура.

— Котик, ну чего ты? — Главное, чтобы голос не дрогнул, не сорвался в насмешку, она это чует.

Засмеялась, покраснела от удовольствия.

— Это фильм такой, Светка ходила, говорит, смешной…

Тебе все смешно. И Светке твоей. И всем, таким, как ты. Никаким. Тупым. Напиханным родительским баблом, как утка яблоками.

Смех получился визгливым, но правдоподобным. Поверила. Наскоро прислонился губами к щеке, пахнуло сладковатым, каким-то абсолютно пошлым. Специально нюхал флакончик — духи, как духи, свежие, лимонные даже. А на ней становятся приторной бурдой, а может, это ее собственный запах заглушал любые, даже самые приятные запахи.

Костя вывалился из квартиры, ключ звякнул в замке. Раздражение разбегалось по телу вместе с кровью, так и хотелось вонзить этот самый ключ себе в шею, чтобы запульсировало, заплевало алым, и сразу стало спокойнее. Тише. Темнее. В квартире было слишком светло. Яркие лампы в стеклянных плафонах, подсветка шкафчиков, зеркала, прозрачные ножки стульев.

— Папа сказал, так больше воздуха, — объяснила она.

И спорить Костя не стал. Все, что говорил папа, становилось законом. Непреложным и незыблемым. Так было на фирме, будет и дома.

Подготовить отчет за двенадцать часов — с девяти вечера до девяти утра?

— Да, Станислав Сергеевич, — робкий кивок, потупленный взгляд.

Обойти все законы, но оформить налоговый вычет?

— Да, Станислав Сергеевич.

Жениться на вашей дочке — беспросветной дуре с толстыми лодыжками?

— Да, Станислав Сергеевич.

Себя Костя видел героем дурацкого мультика. Маленький комок шерсти с большими глазками, при первой же необходимости поджимает уши и тянет мохнатую лапу, мол, я — мясо, я! Жри меня, самка богомола, главное, чтобы папа твой был доволен.