Товарищи китайские бойцы - [41]

Так морочили головы не только русские попы. Буддийские монахи учили примерно тому же. Как говорится, кто канарейку кормит, тому она и поет. А из чьих рук едят священники, муллы, монахи — известно.

Миссионеры готовили Чжана себе в помощники. Он должен был нести их слово в гущу китайского народа. Но получилось наоборот: попав в Россию, надышавшись воздухом революции, Чжан принес китайским кули другие слова.

«Большевики, — говорил Чжан, — за народ, они хотят, чтобы власть перешла в руки народа. И они не делают разницы между людьми: русские, китайцы — для них все одинаковы…»

Чем дальше, тем больше интересовались мы тем, что делается вокруг. Кадетами мы называли всех, кто за царя, за богатых, за старые порядки, а Советами — всех, кто за народ, за революцию.

Когда на смену Февральской пришла Великая Октябрьская социалистическая революция, мы очень обрадовались — народ взял верх. А когда увидели, как со всех сторон нападают на народную власть, поняли — надо идти ее защищать. Я считал: если Советская власть в России победит, всем народам на земле будет лучше, если не устоит — всем будет худо.

В декабре тысяча девятьсот семнадцатого года я вступил в Красную гвардию, взял винтовку в руки, чтобы воевать за Советскую власть. Таких, как я, было немало. Нас собрали вместе. Получилась целая китайская рота. Командиром ее стал Чжан из Хэбэя. Тот самый Чжан, который с самого начала был за большевиков.

Весной тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда началась эвакуация Одессы, чешским, сербским и китайским бойцам, сформированным в один отряд, было поручено сопровождать золотой запас, вывезенный из Государственного банка. Много золота было. Пароходный трюм знаете? Весь трюм ящиками с золотом заставили. Очень беспокойный груз… Разные люди есть. Есть такие, как про золото услышат, прямо с ума сходят. Много чего было на пароходе. И стрельба была и бунт был. Но золота сколько приняли, столько довезли. Все сполна.

Ча Ян-чи не назвал нам фамилии командира интернационального отряда: «Кажется, чех был, а может быть, серб, я тогда плохо разбирался…» Мы же, поскольку командир не был китайцем, не очень расспрашивали.

Но вот прошло некоторое время, и судьба неожиданно столкнула нас именно с этим командиром. Летом 1957 года, работая над сборником «Дело трудящихся всего мира», мы познакомились со многими ныне здравствующими интернационалистами — участниками гражданской войны в СССР, в том числе с Адольфом Шипеком, старым большевиком, одним из первых организаторов чехословацких подразделений Красной Армии. Он-то, как оказалось, и был командиром того самого интернационального отряда, о котором вспоминал Ча Ян-чи.

— Золота было, — рассказывал нам Адольф Степанович Шипек, — что-то миллионов на четыреста с лишним. Когда мы выгрузились в Феодосии, под него понадобился целый железнодорожный состав. Охрану вагонов несли китайцы. Их в отряде было около двухсот человек. Командовал ими Чжан. Смелый, решительный человек. Я на него мог положиться во всем. Как, впрочем, и на всех китайских бойцов. Они меня иной раз просто поражали своей выдержкой, дисциплинированностью, хладнокровием и, что самое главное, высокой, будто бы от роду присущей им революционной сознательностью. На всем длинном и тяжком пути «золотого поезда» — с опасностями, стычками, перестрелками — случая не было, чтобы хоть один из двухсот китайских бойцов сделал малейшую попытку нарушить свой долг. Исключительной честности люди!

Ча Ян-чи, рядового китайской роты, Адольф Шипек, конечно, не помнил. Не вспомнил он его и тогда, когда мы показали ему недавнюю фотографию старого китайского бойца.

Зато сам Шипек оказался в более выгодном положении. У него сохранилась фотография сорокалетней давности, где он стоит молодой, подтянутый, в командирской форме. Стоило нам при очередной встрече с Ча Ян-чи показать эту фотографию, как он тут же узнал по ней бывшего командира Одесского интернационального отряда. «Храбрый был, — сказал о нем Ча. — Ничего не боялся. И всегда на ногах. Когда спал — не знаю…»

Интернационалисты сопровождали золотой поезд до Ртищева. Там А. Шипек сдал ценности комиссии во главе с уполномоченным ЦК РКП(б) Медведевым. Отряд разделился. Китайская рота, как помнил Адольф Степанович, ушла на юг.

С помощью Ча Ян-чи нам удалось уточнить это неопределенное— «юг». После Ртищева рота под командованием Чжана воевала на Кубани под Тимашевской, Тихорецкой, Лабинской, Невинномысской. Она потеряла в этих боях большую часть своего личного состава. Выбыл из строя и Чжан, а Ча с несколькими бойцами попал во Владикавказ, в батальон Пау Ти-сана. Там воевал в августовские дни. С владикавказцами же ушел в Астрахань.

Несколько вечеров провели мы в чистенькой, аккуратно прибранной комнатке Ча. Похоже было, что обо всем человека расспросили, все человек рассказал. Но жаль было с ним расставаться. Поражала его необыкновенно ясная память. Он, несомненно, еще многое знал.

Тогда уговорили Ча Ян-чи поехать с нами в Орджоникидзе. «Авось, — думали, — на месте он еще что-нибудь вспомнит».

Так и случилось. Приехали, пошли со старым бойцом по издавна знакомым ему местам. И многое воскресло в его памяти.