Товарищи китайские бойцы - [12]

После первого боя был второй, третий, десятый… Мы прошли с боями всю Украину, воевали с немцами, гайдамаками, деникинцами, белополяками.

Особенно запомнился мне бой под Вапняркой. Дело было так. Неподалеку от Вапнярки есть мост. Два батальона — наш и русский — перешли его. Только окопались, как появились вражеские самолеты. На нас они не обратили внимания, а мост разбомбили в щепки. Мы оказались отрезанными от своих, деваться некуда — или сдаваться в плен, или погибать.

В моем отделении был боец Ян, хороший плотник. Он сказал командиру: «Лю, давай несколько человек, попробуем навести мост».

Десять человек вызвались идти на мост из нашей роты, остальные — русские. Место открытое, люди работали под огнем врага. Мы в это время лежали в обороне и не давали белым приблизиться.

Так продержались сутки. Из двух десятков бойцов, работавших на восстановлении моста, ни один не остался в живых. Погиб и Ян. Но переправа все же была наведена. К нам подоспело подкрепление.

В бою я был тяжело ранен и долго пролежал в госпитале. С тех пор с товарищами из Тираспольского батальона я больше не встречался.

Мы спросили Тана, кто был командиром Тираспольского китайского батальона.

— Я Ки-лау, — ответил Тан. — Он потом стал большим начальником. Дивизией командовал.

— Какой?

Тан Чан-сан знал, командиром какой дивизии был его бывший начальник, и отрапортовал с гвардейской четкостью:

— Сорок пятая стрелковая Краснознаменная Волынская!

Вот как!.. Мы заинтересовались. Подумать только, прославленной дивизией командовал, оказывается, китайский товарищ.

Мы засыпали Тана вопросами, но тут вдруг выяснилось новое обстоятельство: Тан не считает Я Ки-лау китайцем. Нет, какой же он китаец! Он по-китайски слова не говорил.

Но кто же он тогда — этот первый командир первого китайского отряда, ставший комдивом 45-й?

Для решения загадки обратились к истории 45-й дивизии.

На первой же странице книги о боевом пути этого соединения таинственный комдив 45-й приобрел вполне реальные очертания: в годы гражданской войны дивизией командовал Иона Эммануилович Якир.

Он же командовал Тираспольским китайским отрядом. Об этом говорилось в принадлежащих перу И. Якира «Воспоминаниях старого красноармейца».

Якир — Я Ки-лау… Мы не подумали о том, что китайский язык не знает буквы «р» и что фамилию Якир Тан Чан-сан мог произносить по-своему.

Все становилось на свое место.

Китайскому отряду в «Воспоминаниях старого красноармейца» было уделено немало живописных страниц.

«Мне пришлось, кроме того, командовать, — писал И. Якир, — и чем бы вы думали! — „китайским батальоном“.

Я думаю, что это был первый китайский батальон в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Создался он так…

…Был я дежурным по отряду, лежал на соломе в хате… Под утро кто-то будит в сотый раз. Ночь на фронте прошла спокойно. Продрал глаза— предо мной в какой-то синей кофте китаец. Произносит одно слово:

— Васики… Я мой Васики…

— Что тебе? — спрашиваю.

— Китайси надо?

— Какие тебе китайцы?..

А он все свое твердит:

— Китайси надо?

Так я его и не понял…

…Часа через два тот же китаец вошел в штаб и знаками предложил нам выйти во двор. Вышли и поняли: во дворе в строю стояло человек 450 китайцев. По окрику „Васики“ они подтянулись, взяв, вероятно, „смирно“. Оказывается, румыны, по подозрению в шпионаже, расстреляли трех китайцев. Китайцы в тылу фронта работали на лесной порубке, вот они озлились на румын и пришли к нам. Голые они были, голодные. Ужасную картину представляли собой.

Людей у нас было мало, оружия много, не вывезешь, все равно придется оставлять, ну и решили мы — чем не солдаты? Будущее показало, что прекрасные солдаты были… Обули, одели, вооружили. Смотришь — не батальон, а игрушка. Вот меня и назначили ими командовать, и направили нас на оборону старой Тираспольской крепости.

Сподручными у меня были — первый знакомец „Васина“ и один китаец Сан Фу-ян, именовавший себя капитаном китайской службы. Хороший был солдат. Он-то, собственно, и командовал, а я так — верховное руководство проводил. Сначала они меня не понимали, я их тоже не понимал и договориться было трудно. Станешь „Васике“ — переводчику толковать (он был переводчиком, ибо лучше других объяснялся)… жестами — и форменная комедия происходила.

…Стояли мои посты над берегом… Проверял я их довольно часто… Поедешь как-нибудь без „Васики“, оставишь лошадь, сдашь кому-нибудь на заставе, сам пойдешь. Ну, и беды не оберешься! Всюду тебя с трудом допускают: сначала наведет на тебя винтовку, орет благим матом: „Не хади“. Потом узнает — расплывется: „Капитана, хади“, — и всякие прочие любезности. Осмотришь все это, устанешь, возвращаешься к коню. Опять „не хади“, опять винтовка на изготовке — того и гляди пальнет… Ты — „капитана“, а он тебя же… не признает… Да, трудно было на первых порах.

Потом примелькался. Каждый знал, без хвастовства скажу — любил.

…Китаец — он стоек, он ничего не боится. Брат родной погибнет в бою, а он и глазом не моргнет: подойдет, глаза ему прикроет и все тут. Опять возле него сядет, в фуражке — патроны, и будет спокойно патрон за патроном выпускать. Если он понимает, что против него враг (а наши тираспольские китайцы понимали это — много над ними румыны издевались, пороли), то плохо этому врагу. Китаец будет драться до последнего.