Товарищ Сталин: роман с охранительными ведомствами Его Императорского Величества - [37]

И он придумывает очередную нордическую хитрость: узнав о существовании в тюрьме реального чахоточника, хотя и не связанного с борьбой пролетариата за свои права, товарищ Коба под каким-то предлогом перевелся в тюремную больницу и попросил одного из своих симпатиков добыть у этого больного его мокроту. Беспартийный донор не пожалел для вождя своего плевка, и указанная мокрота отправилась в больницу на анализ от имени товарища Джугашвили. Врачам деваться было некуда, и с 29 июня 1910 г. товарищ Коба стал официальным чахоточником, о чем немедленно написал бакинскому градоначальнику:

«В виду имеющегося у меня туберкулеза легких, констатированного тюремным врачом Нестеровым и врачом Совета съезда одновременно в начале мая с. г., после чего я все время лежу в тюремной больнице — честь имею покорнейше просить Ваше Превосходительство назначить комиссию врачей для освидетельствования самочувствия по состоянию своего здоровья, что комиссия подтвердит сказанное вышеупомянутыми врачами и, принимая во внимание, что при аресте ничего предосудительного не найдено у меня, — покорнейше прошу Ваше Превосходительство применить ко мне возможно меньшую меру пресечения, и по возможности ускорив ход дела. Одновременно с этим прошу Ваше Превосходительство разрешить мне вступить в законный брак с проживающей в Баку Стефанией Леандровной Петровской. 1910. 29 июня. Проситель Джугашвили».

Но оказалось, что больничка, защитив товарища Кобу от товарищей, желавших его судить за провокаторство, плохо защищала его от перспективы быть отправленным в Якутскую область, и он уже на следующий день продолжает свою любовную переписку с бакинским градоначальником, посылает ему новое весьма жалостное сочинение:

«Его Превосходительству г. Градоначальнику г. Баку содержащегося под стражей в Бакинской тюрьме Иосифа Виссарионовича Джугашвили.

ПРОШЕНИЕ

От моей жены (так он уже именует херсонскую дворянку. — Л.Я.), бывшей на днях в жандармском управлении, я узнал, что г. начальник жандармского управления, препровождая мое дело в канцелярию Вашего Превосходительства, вместе с тем считает от себя необходимым высылку меня в Якутскую область».

Следующей фразой товарищ Коба пытается намекнуть Его Превосходительству, что он, товарищ Коба, хоть и революционер, но не такой простой, как это кажется новому начальнику бакинских жандармов:

«Не понимая такой суровости по отношению ко мне и полагая, что недостаточная осведомленность (курсив мой. — Л.Я.) в истории моего дела могли породить нежелательные недоразумения, считаю нелишним заявить Вашему Превосходительству следующее».

Далее товарищ Коба описывал свои давние (1903–1904) дела, свои честные отношения с охранкой и свои совершенно незначительные революционные прегрешения, в которых он вроде бы раскаялся. Заканчивалось это прошение жалостливыми словами уже без упоминания о брачных намерениях вождя:

«Делая настоящее заявление, покорнейше прошу Ваше Превосходительство принять его во внимание при обсуждении моего дела. Иосиф Джугашвили. 30 июня».

Слезные просьбы великого комбинатора и революционера и его намеки не возымели действия на исполняющего обязанности бакинского градоначальника полковника Мартынова. И даже сталинской чахотке он не очень поверил. Призрак «Якутской области» продолжал угрожать товарищу Кобе, и только при прохождении его дела в Особом отделе Департамента полиции, где к тому времени уже практически обосновался полковник А.М. Еремин, наконец забрезжила надежда: Особый отдел, видимо, со своими пожеланиями направил бумаги, касающиеся товарища Кобы, в Судебный отдел того же ведомства, а оттуда они поступили также с соответствующими пожеланиями в Особое совещание, которое 12 августа 1910 г. приняло решение возвратить его в Вологодскую область «для отбытия остающегося срока гласного надзора» и «воспретить ему жительство в пределах Кавказского края сроком на 5 лет». Решение Особого совещания было настолько незыблемым, что даже перехват Бакинской охранкой более весомых материалов по его делу на это решение не повлиял, и 20 сентября 1910 г. товарищ Коба отправился в знакомую ему Вологодскую губернию. А 23 сентября, когда вождь уже был в пути, в Баиловскую тюрьму из канцелярии бакинского градоначальника по согласованию с жандармерией пришло разрешение товарищу Кобе сочетаться законным браком с проживающей в Баку Стефанией Петровской, но оно опоздало, и, в отличие от мадам Грицацуевой, очередной невесте вождя пришлось остаться в девках. Больше эта херсонская дворянка на боевом пути своего молодого жениха не появлялась.

Впрочем, Кобу, едущего в Вологодскую губернию, занимали мысли, далекие от брачных планов: родной Кавказ, набитый шальными деньгами Баку для него закрылись на долгие пять лет, и нужно было думать, как и на что жить дальше. И товарищ Коба по прибытии к месту ссылки завязывает интенсивную (в пределах его тогдашних возможностей) переписку с разными казавшимися ему влиятельными партийными людьми в поисках своего нового амплуа. В одном из писем из Сольвычегодска, адресованном знакомому по Кавказу В.С. Бобровскому, он сообщает: «Ильич и K° зазывают в один из двух центров, не дожидаясь окончания срока». Было ли так на самом деле или товарищ Коба выдавал желаемое за действительное — неизвестно. Во всяком случае, письмо, в котором Ильич и K° подбивали бы вождя на побег, чтобы поскорее занять место «в одном из двух центров», среди сохранившихся партийных документов не значится. А пока даже свои статейки о «наших задачах» и «наших разногласиях» товарищ Коба прекратил писать, и российский большевизм остался без такого мощного идеологического источника.