Товарищ Сталин: роман с охранительными ведомствами Его Императорского Величества - [35]

Полагаю, что эта телеграмма не вызовет потребности в комментариях даже у самого наивного читателя.

Слухи о том, что товарищ Коба делает что-то неблаговидное на Кавказе, доходили до Департамента полиции в Питер, откуда 20 сентября последовал запрос в Тифлис. Видимо, не желая раскрывать свои карты, Еремин прикинулся неосведомленным дурачком, послал запрос в Баку и только через месяц отправил какую-то отписку столичному начальству.

В Баку Джугашвили вернулся в начале декабря 1909 года, и его приезд совпал с посещением нефтяной столицы М. Черномазовым (человеком, близким к Малиновскому). Скорее всего, он приехал подзаправиться деньжатами, но разыгрывал из себя партийного генерала, составлял списки подпольщиков вопреки всем правилам конспирации и т. п. То ли проявив бдительность, то ли почувствовав конкуренцию, товарищ Коба публично назвал Черномазова провокатором.

Тем временем «за границей в комитете» акции товарища Кобы росли, и когда в начале 1910 года большевистские авторитеты, собравшись в Париже, решили создать Русское бюро своей шарашки, среди его вероятных членов значился и Коба Сталин. А в Баку разыгрывался очередной акт большевистской комедии: в город возвратился один из тех, кого Коба в своей прокламации в конце сентября 1909 года объявил провокаторами, и потребовал честного партийного суда над собой, сказав, что он примет любое решение этого суда вплоть до смертной казни. Но Коба и часть Бакинского комитета, составлявшая его бражку, участвовать в таком суде отказались. Этот демонстративный отказ породил в партийной массе закономерный вопрос: кто же тогда провокатор — фигурант листовки или ее автор, т. е. сам товарищ Коба?

После этого сталинского демарша бакинские соратники товарища Кобы стали более внимательно присматриваться к его поведению, и их усердие было вознаграждено: им стало известно легендарное происшествие в героической революционной жизни нашего вождя, которое мы сделаем сюжетом вставной легенды.

Легенда о добром жандарме

Встречает товарища Сталина на улице Баку один из добрых работников охранного отделения и говорит ему:

— Гамарджоба, Иосиф Виссарионович!

— Гаги марджос, генацвале, — отвечает товарищ Сталин.

— Я знаю, — продолжает добрый охранитель, — что вы — видный наш революционер социал-демократ, поэтому, вот, возьмите этот список: в него включены товарищи, которые в ближайшее время будут арестованы. Их тридцать пять человек.

Товарищ Сосо с благодарностью этот список принял и сообщил о нем товарищам. В списке оказался весь Бакинский комитет, и товарищ Сосо сказал своим товарищам по борьбе:

— Поскольку указанных товарищей всё равно арестуют в ближайшее время, давайте сейчас назначим другой состав нашего Комитета. — Так сказал товарищ Сосо и тут же достал из кармана список из одиннадцати других товарищей, которых он хотел видеть в своем Комитете.

Конец легенды.

Примечание: эта легенда задокументирована, и оригинал ее записи — в воспоминаниях большевички Г. Варшамян, оказавшейся тогда в числе членов сталинского Бакинского комитета, хранится в неразобранных архивах дореволюционного героизма товарищей.

Отметим от себя, что положенная в основу описанных в «Легенде о добром жандарме» действий хитрость нашего вождя по уровню своего идиотизма носит не тонкий восточный, а чисто нордический характер. Естественно, что ее устное обнародование вызвало в рядах товарищей новую волну недоверия к товарищу Кобе, и Бакинская охранка с трудноскрываемым весельем наблюдала за дальнейшими событиями в Бакинском комитете. Один из таких наблюдателей доносил: «16 сего марта состоялось заседание Бакинского Комитета. Между членами Комитета Кузьмой и Кобой на личной почве явилось обвинение друг друга в провокаторстве». Потом, уже находясь в эмиграции, наблюдавший тогда со стороны эту бакинскую большевистскую катавасию закавказский меньшевик Р. Арсенидзе вспоминал: «В 1908–1909 годах, как передавали мне знакомые большевики, у них сложилось убеждение, что Сталин выдает жандармам посредством анонимных писем адреса не угодных ему товарищей, от которых он хотел отделаться. Товарищи по фракции решили его допросить и судить».

Учитывая, что в Комитете уже до этого приняли решение провокаторов предавать смерти, то над товарищем Кобой нависла серьезная угроза и ему требовалось прикрытие. Поскольку в уголовном мире, а российский большевизм всегда был маргинальной частью уголовного мира, одной из лучших форм прикрытия была отсидка в тюрьме, Коба был своевременно арестован. Вот как это описывал Арсенидзе: большевики «уверяли меня, что жандармерия, по их сведениям, получила адреса некоторых товарищей большевиков, написанные рукой, но печатными буквами, и по этим адресам были проведены обыски, причем арестованными оказывались всегда те, которые вели в организации борьбу с Сосо по тому или иному вопросу. На одно заседание суда (их состоялось несколько) вместо Кобы явилась охранка и арестовала всех судей. Коба тоже был арестован на улице по дороге в суд. И судьи, и обвиняемые очутились в Бакинской тюрьме».

Отметим, что среди тех, кто «печатными буквами» был выдан охранке, был и Степан Шаумян — не менее крупная, чем товарищ Коба, фигура среди закавказских товарищей.