Товарищ сержант - [7]
— За Родину! Вперед!
Поднялись дружно, пошли в штыки.
Сошлись мы во ржи. Не раз случалось мне, особенно в то лето, участвовать в рукопашной, но рассказывать о ней трудно. Этот бой помню по одному эпизоду. Кто-то со спины, как клещами, сжал мне горло. Дыхание перехватило, в глазах поплыло красное с черным. Не знаю, как изловчился, ударил фашиста каблуком в живот. Падая, он потянул и меня за собой. Так и грохнулись вместе. Он на землю, я на него. Хватка фашиста ослабла, я впился ему в горло руками, теперь уж он захрипел. Слышу:
— С-серега!
Это Соболев. Я инстинктивно отклонился в сторону. Второй фашист промахнулся по мне прикладом, а Соболев не промахнулся. Ударил его по стальной каске так, что приклад расщепился. Я вскочил, шарю руками винтовку, а в глазах муть, шатаюсь как пьяный.
Не знаю, сколько времени прошло, пока стал соображать. Вижу, рядом стоит Соболев, разглядывает приклад своей винтовки. Рожь кругом потоптана, вперемешку лежат убитые — наши и противника. Тишина. Красноармейцы собирают фашистские автоматы, подходят с какими-то вопросами, а я не то что ответить — продохнуть как следует не могу. Но помаленьку пришел в себя, пошел вдоль окопчиков. Бойцы оживлены, к кому ни обращусь — встают по стойке «смирно», отвечают бойко. Словно бы и не они два часа назад, хмурые и подавленные, тикали на колхозных лошадях.
По окопам передали: «Командира отряда — к командиру дивизии». Первая мысль: «Значит, дивизия где-то рядом и мы пробились к ней». Комдив, генерал Кузнецов, как влитой сидел на крупной рыжей кобыле. Он принял нашу дивизию недавно, и я видел его лишь однажды. Он выслушал мой доклад, приказал вести отряд к месту сбора, в дивизию. Оказывается, главные силы 126-й дивизии после переправы через Западную Двину пробились к Полоцку и сейчас отбивали атаки фашистов под станцией Баравуха 3-я.
Так мы опять влились в дивизию. Встретил однополчан — лейтенанта Комарова, нашего замкомбата, обоих Алексеев Ивановых — Ярославского и Архангельского — и многих других. На душе стало веселее, хотя полк наш был теперь артиллерийским только по названию — в наличии одна пушка. В 501-м гаубичном такая же картина.
Под Баравухой 3-й мы держали оборону несколько суток. Дрались отчаянно, на атаки фашистов отвечали контратаками. В одной из них погиб комдив. За полчаса до этого я слышал, как кто-то из штабных командиров уговаривал генерала не подвергать себя опасности понапрасну. Он ответил:
— Друг мой, есть на войне день и час, когда солдаты должны видеть командира впереди. Такой час настал.
Он поднял нас в атаку, рыжая кобыла вынесла его перед цепью. В этот момент его сразила вражеская пуля.
После жестоких боев под Полоцком в нашем 358-м полку насчитывалось не более сотни бойцов и командиров. Мы отходили севернее Витебска, на Невель. Этот город дивизия прошла на рассвете. Переправились через реку Великую где-то в верхнем ее течении, вышли к Новосокольникам — крупному железнодорожному узлу западнее Великих Лук.
Вскоре к Новосокольникам прорвались фашистские танки. Комиссар полка приказал мне взорвать водонапорную башню на станции. Со мной были ребята из нашей батареи — наводчик третьего орудия Воронин и еще один разведчик. Дали нам несколько ящиков взрывчатки. Сапер проинструктировал нас по технике взрыва. Все это происходило на ходу, когда на окраине Новосокольников уже шел бой. Взорвать водонапорную башню мы должны были в самый последний момент. Дело в том, что на станционных путях скопилось много эшелонов с эвакуированным имуществом и надо было выпустить их на восток.
Обстановка, конечно, нервная. Наперебой ревут паровозные гудки, каждый машинист хочет вывести свой эшелон как можно скорее. Споро бегают составители поездов, смазчики, какое-то железнодорожное начальство. Близко бьют немецкие танковые пушки, над путями, расстреливая эшелоны, низко ходят «мессеры». Горят пакгаузы, горят цистерны с техническим маслом. Черный жирный дым клубится высоко, поднимаясь в ясное небо.
А мы лихорадочно закладываем тол в башню. Спохватываемся, что сапер в спешке не сказал нам, какая скорость горения у бикфордова шнура. Длинный он, метров семь-восемь. Если гореть будет долго, фашисты могут прорваться к башне, предотвратить взрыв. Залегли мы в укрытие, ждем. Станция между тем постепенно пустеет. Мимо нас проскакивает объятый пламенем эшелон. Горят четыре последних вагона, кто-то, пытаясь их отцепить, висит на буферах. Постукивая, катит дрезина, на ней трое железнодорожников. Остановилась возле водонапорной башни. Слышим, железнодорожники говорят, что саперы должны были взорвать башню, а не взорвали. Я вышел из-за укрытия, объяснил, что взрывчатка заложена, но не знаем, пора ли взрывать.
— Рвите, ребята, — говорят. — Фашисты уже на станции. Ну, ни пуха вам…
Дрезина поехала дальше. Мимо нас пробежало несколько пехотинцев, и вдруг мы увидели фашистский танк. Он шел меж путей, за ним мелькали фигурки автоматчиков. Мы бросились к башне и остановились в нерешительности. А вдруг бикфордов шнур длинен и не успеет сгореть? Обрезали шнур у самого входа, подожгли. Быстро-быстро побежал по нему огонек. Едва мы успели отбежать шагов на двести, за спиной рвануло так, что земля заходила ходуном. Лавина кирпичей поднялась в воздух. Как нас не задело — не знаю. Глядим друг на друга, рты разеваем, а звуков не слышим. Ушли мы вдоль железнодорожного полотна, вскоре нашли свой полк, доложили комиссару, что приказ выполнен.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.