Товарищ ребёнок и взрослые люди - [62]
— Таа-аа-та-аа! — закричала я что было сил. — Тата, не бросай меня!
Но тата словно и не слышал, он уже второй раз промчался мимо меня, гордо вскинув голову, а большие мальчишки стаей бежали следом за ним.
— Тата, тата, не убегай!
«Вот я, здесь — без матери и отца! — подумала я в отчаянии. — Оба вроде бы есть, но не для меня. Я никакой не Затопек, я маленькая девочка, которая не умеет сама стричь ногти, разводить огонь в плите, нарезать ломтями хлеб и колбасу, зарабатывать деньги… Вот я, здесь, одна-одинёшенька, совсем брошенная!»
— Товарищ Тунгал! — крикнули с того края стадиона, который был ближе к школе. — Товарищ Тунгал, вас к телефону!
Тата всё ещё не замечал ничего вокруг! Ничей голос не мог догнать летящего по беговой дорожке тату — ни мой, ни директора школы.
— Учитель, учитель! — пытались уже и мальчишки привлечь его внимание.
Наконец он остановился, тяжело дыша, остановился передо мной, уперев руки в бока, и спросил с улыбкой, словно ничего не случилось:
— Ну, Эмиль Затопек, сможешь сделать так же или сдаёшься?
— Тётя Людмила тебя зовёт… к телефону! — сказала я, насупившись.
И вдруг мой страх и отчаяние как рукой смахнуло — чувствовала лишь легкую обиду на тату.
— Продолжайте тренировку! — крикнул тата мальчикам и быстро натянул тренировочные штаны.
— Следуй за мной, ладно? — сказал он, оглянувшись, и опять пустился бежать.
У Затопека в этот день не было и вполовину такой скорости, как у Пааво Нурми. Когда я, наконец, вбежала в канцелярию, то увидела перед собой совсем другого тату. Этот ссутулившийся мужчина у окна, выпустивший изо рта облако табачного дыма, никак не напоминал бодрого Пааво Нурми.
— Товарищ Тунгал, — сказала тётя Людмила. — Возьмите себя в руки — ребёнок пришёл!
Тата обернулся и посмотрел на меня в упор.
— Товарищ ребёнок…
Он раздавил папиросу в пепельнице и взял меня на руки.
— Плохие новости, товарищ ребёнок, — сказал он непривычным глухим голосом. — Суд над нашей мамой состоялся, но нас с тобой даже и не позвали. Вот в таком государстве мы живём — самом великом, самом свободном, самом демократическом.
Тётя Людмила сказала, вздохнув:
— Я сделала всё, что смогла… Мы с товарищем Когермаа написали вашей супруге очень хорошую характеристику: морально устойчива, идейно выдержанная…
— Когда мама приедет? — осмелилась я, наконец, спросить.
— Мама приедет через тридцать лет, — горько усмехнулся тата.
— Двадцать пять лет она отсидит в тюрьме за то, что учила эстонских детей, и потом проживёт ещё пять лет в России, прежде чем ей разрешат вернуться на родину. Мы с ней будем тогда уже семидесятилетними, а тебе будет хорошо за тридцать… Вот такие дела, дочка!
— Но вы подайте просьбу о помиловании! — поучала тётя Людмила. — Вы имеете на это законное право.
— Да, конечно, — кивнул головой тата. — У меня есть право просить помилование для своей жены…
Я повернула к себе ухо таты и сказала шёпотом:
— Но тогда и мне нет смысла быть хорошим ребёнком!
Все мои старания быть хорошей, сдерживание капризов, проглатывание гадких слов — всё было напрасным трудом!
Тата рассмеялся почти как обычно, опустил меня на пол и сказал:
— Как раз наоборот. Надо всё равно быть хорошим ребёнком — всем на зло! Спину прямо и улыбку на лицо, дочка! Мы — это мы, а они — это они!
Кто мы, это я знала, но кто они — в то время мне это было трудно понять. Да и сами-то они, эти взрослые люди, понимали ли!
Руйла 1997–2007
Михайлов-Северный В.
Игра в войну. Репр. открытки
Клевер Ю.
Хлебный хвост. Из моего окна. Репр. картины
«Октябрята катаются с горки». Репр. открытки
Луппов С.
Праздник 1-ого Мая. Репр. открытки
