Товарищ ребёнок и взрослые люди - [18]

Бабушка достала из шкафа вату и плотно напихала её в тело куклы. В руки и ноги куклы она проталкивала вату дедушкиным карандашом, и когда всё это было сделано, она пришила голову Кати к туловищу — те четыре дырочки на концах плечей были как раз для того, чтобы можно было голову прикрепить. Кукла получилась как настоящая! Правда, пальцев на руках и ногах у неё не было. Но ладошки были так ловко прошиты, что казалось, она просто держит пальцы вместе.

— Спасибо! А ты Кати и одежду сошьёшь? — спросил я, прижав куклу.

— Ого! Ты и имя ей выбрала? — усмехнулась бабушка. — Платье я сошью ей завтра, а теперь будем устраиваться спать. Видишь, у дедушки глаза слипаются. Ты будешь спать со мной, верно? Теперь сходим в сортир и вымоем тебя, тогда придёт хороший сон.

Но сон-то как раз никак не хотел приходить.

Ночь и краковяк

Многие вещи, которые при дневном свете очень красивые, ночью делаются совсем устрашающими. Например, серебряные шарики на спинке бабушкиной кровати. Я не была уверена, что две точки, время от времени сверкающие в темноте, — это и есть шарики на спинке кровати. Может, это посверкивает своими глазищами большой злой волк, может, он тихонько подкрался и только ждёт удобного момента, чтобы наброситься и проглотить нас с бабушкой живьём. Так ведь случилось с одной известной бабушкой и внучкой… Имя Красной Шапочки я даже не хотела произносить, ибо с этим именем неразрывно был связан тот мерзкий злой волк, который проглатывал людей живьём и целиком.

Ну да ладно, конечно, это не самое ужасное, если тебя заглотнут целиком и живьём, гораздо страшнее, если мертвой и по кусочкам, потому что тогда охотник не сможет спасти нас с бабушкой, разрезав волку брюхо.

У таты в кухонном ящике был очень острый финский нож, такой острый, что им можно было бы даже разрезать надвое волос с головы. Так он не раз говорил. Тата наверняка смог бы справиться с волком!

Когда я подумала о папе, настроение у меня совсем испортилось. Эта грусть подступала ко мне уже тогда, когда бабушка учила меня молитве на ночь: она была совсем ошеломлена тем, что мама с папой («а сами образованные люди!») перед сном только целовали меня и гладили по головке, а о вечерней молитве даже ни малейшего представления не дали.

— Устала я, хочу вздохнуть и заснуть, — повторяла я вслед за бабушкой. — Отец небесный, одари меня своей милостью.

Я-то считала, что дышу всё время и без того, чтобы заснуть, да уж ладно, именно из-за странного упоминания про «вздохнуть» молитва и запомнилась. Но там были и другие слова, которые сделали меня очень грустной: «Одари своей заботой всех моих родственников. Всё прими во внимание — и большое, и малое».

Я словно увидела потолок нашей спальни — то место, где длинные человечки стояли по пояс в тумане. Самый высокий их них вполне мог быть Отцом небесным — и как раз сейчас он взял под свою заботу маму и тату, но меня-то он не видел, ведь Йыгисоо так далеко от нашего дома!

Я подумала о нашей лилово-пёстрой кухонной двери — она больше не казалась такой жутко замызганной… Всё-таки мама поступила некрасиво, уехав с этими русскими дядьками и оставив нас с папой вдвоём. Да и тата не слишком хорошо поступил, уехав обратно в Руйла один, без меня. И что тогда будет, если они оба — и мама и тата — забудут меня здесь, в Йыгисоо?

— Мама-тата, согрейте! — позвала я тихонечко. Это был зов, который обычно действовал, но здесь, в Йыгисоо, от него не было проку.

Дедушка храпел, бабушка посапывала, а между оконными гардинами осталась щель, через которую проникал подозрительный бледно-желтоватый свет. Мама и тата никогда не оставляют просвет между гардинами, благодаря мне они давно знают, что просветы между гардинами ужасно опасные: именно через них могут заглядывать чёрные дядьки, злые волки и чёрт знает кто ещё… Например, сами черти. Или старый сатана — тот, который ночью приходит за теми, кто днём поминали чёрта. Бабушка вообще-то человек очень аккуратный, но в задергивании гардин была очень небрежной. Лучше бы оставляла окно вовсе не задёрнутым — сразу было бы видно, что чёрные дядьки подкарауливают нас! А просвет — ой, просвет! — страшное дело, через него можно подглядывать одним злым глазом, так что находящиеся в комнате и не узнают, кто подсматривает!

Через такой просвет злые существа могут и в комнату проникнуть, даже если на зиму поставлены вторые рамы, да и мало ли что! Проникнут в комнату, заставят ребёнка-горемыку молчать и увезут дедушку и бабушку в Сибирь…

И вдруг я увидела, что одно злое существо уже проникло в комнату, присело в темноте на корточки и широко оскалилось, обнажив зубы! Маленькие, но сверкающие и острые зубы!.. Я почувствовала, как мои ноги, обе, покрылись от страха потом.

— Помогите! Помогите!

Бабушка проснулась и села, и дедушка перестал храпеть.

— Помогите!

Я крепко обхватила бабушку за шею.

— Пожалуйста, ну, пожалуйста, не уходи с чёрными дядьками!

— Да успокойся, никуда я не уйду, — пообещала бабушка.

— Что вы там расшумелись среди ночи, — проворчал дедушка.

— Замолчите!

— Чёрные дядьки были тут, в комнате!

— Что такое? Минна, этот ребёнок совсем рехнулся, что ли? Бабушка, спавшая на кровати с краю, чтобы я не упала, села, спустив ноги на пол, и потянулась. Затем она встала.