Товарищ ребёнок и взрослые люди - [12]

— Почему не слышал! — Дедушка пожал плечами: — Я не глухой! Слышал и то, как тут у одной известной особы опять взыграла польская кровь, но нельзя из-за этого морить других голодом! И разденьте ребёнка, у неё уже пот на лбу!

Теперь тёти засуетились вокруг меня.

— На каком языке говорила бабушка? — спросила я.

— На польском, — ответила тётя Лийли. — Это её родной язык, только до сих пор я не слыхала от неё ничего по-польски, даже не знала, что она ещё умеет говорить по-польски! Она ведь почти пол столетия не видела своих родственников…

— Что ты говоришь, мама всегда ругается по-польски, — возразила тётя Анне. — Если что-нибудь не выходит, она всегда говорит: «Пся крэв!». Ты разве не замечала? Это значит «собачья кровь!» — странное ругательство!

Тётя Анне повесила моё пальто и муфту на вешалку и, посмотрев на меня внимательно, всплеснула руками.

— Господи, помилуй! Ребёнок похож на рождественскую ёлку! На цыганский табор!

Тётя Лийли разглядывала меня с изумлением, склонив голову набок, и затем хрипло рассмеялась, а бабушка подняла голову и с любопытством смотрела на меня красными от слёз глазами.

— Ну, брат, ты совсем чокнулся! — сказала тётя Анне. — А ещё хвалишься, что художник! Девочка выглядит как цыганский табор! Разве дочка школьного учителя может так выглядеть? Как супруга русского офицера — они расхаживали летом по улицам в «маратовских» шёлковых ночных рубашках, накинув на плечи, как шали, банные махровые простыни!

Конечно, я надеялась своим видом вызвать у всех восхищение на дедушкином дне рождения, но то, что меня сравнили с цыганским табором, совсем не выглядело похвалой. А ведь я утром в первый раз почувствовала, что от маминого отсутствия может быть немножко пользы… Бусы, медальон, брошка — всё это были мамины самые дорогие сокровища, а на завязывание лентой волос у папы ушло добрых полчаса. И на тебе! Результатом всех этих больших усилий было насмешливое хихиканье тётушек!

— Дама использует в своей одежде два, максимум три цвета, — поучительно и участливо сказала тётя Лийли. — И при этом надо смотреть, чтобы цвета гармонировали, подходили один другому.

— А я вовсе и не дама! — сказала я задиристо. — Я вовсе товарищ, вот!

— Господи, помилуй! — воскликнула тётя Анне насмешливо.

— Дочка моего брата сделалась коммунисткой. Маленькая комми! Товарищ!

— Оставьте ребёнка в покое! — сказала бабушка — Девочке и так тяжело, а вы к ней придираетесь…

Я с благодарностью полезла к бабушке на колени. Конечно, я заметила, что гончая Кай, кресло которой мы теперь занимали вдвоём, посмотрела на меня с завистью, но я не обращала на собаку внимания и обняла бабушку обеими руками за шею.

— Что ты сказала раньше, когда говорила по-польски? — спросила я у бабушки шёпотом на ухо.

— Я уже и сама не помню, — призналась бабушка. — Ах да, я прокляла эту кровавую власть, и Сталина, и всех этих коммунистов, которые убили моих братьев и увели в тюрьму младшего сына… Теперь они забрали ещё и твою маму, ну что это за власть такая? Твоя мама для меня очень дорога, совсем как уродна дочка…

— Послушайте, уродны сыновья и дочки, не пропустить ли нам по стопочке? — сказал дедушка. — Поесть в этом доме всё равно не дадут, так хоть что-нибудь выпьем!

— Мама сказала «уродна» вместо «родная»! — воскликнула тётя Анне и захихикала. — Хельмес — её уродина дочка.

Все засмеялись, а бабушка глядела на них исподлобья.

Мне стало обидно за бабушку. Я показала тёте Анне кулак и крикнула:

— Сама ты уродина, ты очень уродина, товарищ-женщина!

Бабушка меня поддержала:

— Некрасиво смеяться, если человек ошибся! Эстонцы плохие люди — всегда смеются, если другие ошибаются! Поляки и латыши так не делают, даже русские не насмехаются, если кто-то немножко неправильно говорит на их языке!

— Ты сама родила нас эстонками! — разгорячилась тётя Анне.

Дедушка смотрел сердито.

— Ну, опять начинается! Опять начинает сказываться польская кровь, непременно последнее слово должно остаться за мамой или за Анне! По деревне ходили слухи, что тут сегодня у кого-то день рождения…

Но тётя Анне не хотела уступить и опять напустилась на бабушку:

— Ну, чего же ты тогда приехала жить в Эстонию и родила нас эстонками, а? Вышла бы замуж за какого-нибудь польского пана, и мы родились бы польками, у нас бы там жизнь была легче!

Бабушка сделал вид, что ничего не слышала.

— Ой, извините! — Тата стукнул себя рукой по лбу, достал из нагрудного кармана маленький пакетик и протянул его дедушке. Я знала, что эта была купленная в городе записная книжка в кожаном переплёте. — Желаю тебе много счастья, папа! Оставайся по-прежнему жизнестойким! — И тата махнул рукой в мою сторону: — Леэло, что ты собралась сказать дедушке?

Я соскользнула с колен бабушки на пол и сделала перед дедушкой книксен.

— Поздравляю с днем рождения и желаю счастья!

А бабушке я сказала:

— Знаешь, бабушка, без тебя тётя Анне была бы вовсе русской, верно? Так ей и надо!

Хороший ребёнок так взрослым не говорит, это я знала, но кто-то должен был вступиться за бабушку… Вот бы тётя Анне проснулась однажды утром и заметила, что не знает больше эстонского языка, а из зеркала на неё глядит русская тётенька в старушечьем жакете и с волосами клубком на затылке!