Товарищ Богдан - [3]

«Этого еще не хватало, — сердито и испуганно подумал купец. — Чего доброго, околеет тут, в лавке. Возись тогда. Полиции взятки давай, да и среди покупателей разговорчики пойдут… Спроважу-ка я его лучше в больницу. От греха подале…»

Был уже вечер. Купец быстро закрыл лавку и послал приказчика за лошадью. Высокий, с торчащими в стороны огромными красными ушами, приказчик украдкой вынес Ваню с заднего хода, уложил в обшарпанные сани, на которых обычно перевозили бочки и ящики с товарами, и накрыл двумя старыми мешками из-под муки.

Мальчик очнулся, когда сани остановились у больницы. Его взяли под руки и повели.

Ваня шел с закрытыми глазами по ступенькам и длинным коридорам. Он чувствовал — силы понемногу возвращаются к нему.

— Сам пойду! — сказал он провожающим и выскользнул из их рук.

Открыв глаза, мальчик сделал несколько нетвердых шагов, вертя головой во все стороны. Странно! Вокруг кромешная темь. Даже идущего рядом человека Ваня не видел и только по голосу и шуршанию платья догадывался, что это старушка.

«Ночь, что ли? Но почему лампы не горят?» — подумал Ваня.

Неожиданно он ткнулся лицом в стену, оцарапав лоб.

— Батюшки, да он слепой! — раздался рядом старушечий голос.

— Я не слепой! — яростно выкрикнул Ваня, ощутив вдруг неимоверный страх. — Не слепой! — чуть не плача повторил он. — Но я почему-то нисколь не вижу! Нисколь! Совсем нисколечки…

Мальчик все шире открывал глаза, стараясь разглядеть в густой мгле хоть маленькое светлое пятнышко. Но по-прежнему плотный мрак окутывал его.

Ваню уложили на койку, и вскоре он заснул. Спал долго и проснулся от громкого мужского голоса.

— Ну-ка, Иван Бабушкин, посмотри на меня!

Эти слова, вероятно, принадлежали доктору. Наверно, доктор был высоким, здоровенным. Говорил он бодро, раскатисто.

Но Ваня, открыв глаза, никого не увидел.

Его снова охватил ужас.

— Поверните мальчонку к окну. Может, хоть солнце увидит, — тихо сказал доктор.

Мягкие женские руки приподняли Ваню и повернули его голову, но он опять ничего не увидел. Перед глазами была глухая черная стена, как в погребе у купца.

Ваню снова уложили.

Вскоре женский голос сказал:

— А ну, мужичок, давай похлебаем!

Ваня приподнялся и неуверенно протянул руку, пытаясь нащупать ложку.

— Не тормошись, — сказала женщина.

И вдруг мальчик почувствовал, что к его губам поднесли горячую ложку.

Было неловко и стыдно — как младенца, кормят с ложечки, но Ваня открыл рот и проглотил суп.

Потом съел пшенную кашу.

Лег. Натянув одеяло поверх головы, тихонько проплакал весь день и незаметно для себя заснул.

Утром он открыл глаза. Вокруг по-прежнему была темнота. Однако Ваня больше не плакал. Целый день молча лежал на койке.

Лежать было приятно. Ваня рукой ощупал тюфяк.

«Ишь ты, мягкий! Как у купчихи!» — подумал он, хотя купчиха спала на легком пышном пуховике, а тюфяк под Ваней был из грубой мешковины и набит сеном.

«А хорошо тут, — подумал мальчик. — Сущий рай! Теплынь, как в избе на печке. И тихо-тихо. Никто не забранит. И уж, конечно дело, не отволтузит».

Но особенно нравилось Ване, что в больнице можно спать и спать, хоть целый день, отоспаться за все четыре года службы у купца.

Кормили в больнице плохо: утром кружка чая с хлебом, в обед — жидкий суп и каша, вечером — снова чай. Но Ване казалось, что пища очень хорошая. Никогда еще мальчик так плотно и вкусно не ел.

Больница Императорского общества призрения неимущих была запущена и вся тесно заставлена койками. Но ослепший мальчик не видел ни тараканов, ни рваных простынь, ни облупившейся краски на стенах.

Каждые три — четыре дня к его постели подходил доктор.

— Ну, Иван, сын Васильев, видишь меня? — весело спрашивал он.

Ваня печально качал головой.

— Еще лучше, что не видишь! — раскатисто смеялся доктор. — Глядеть не на что! Рожа толстая, а на носу бородавка.

Осматривал Ваню и спрашивал:

— Лоток, говоришь, на голове таскал? Ящики с мылом? Бочонки селедок? Эх, и зверюга твой купчина!

— А почему я ослеп? — спрашивал мальчик.

— Лоток да бочонки на мозг давили, — сердито объяснял доктор.

По воскресеньям Ваню навещала мать. Она неслышно садилась на табурет у кровати, брала Ванину руку и, держа ее, все время плакала. Потом так же неслышно уходила.

Почти полтора месяца пролежал Ваня на койке.

Сколько он передумал за эти долгие дни и ночи! Сколько снов перевидел! Работая у купца, Ваня так изматывался, что едва ляжет — сразу словно провалится в глубокий омут. Никаких снов. А тут, в больнице, мальчик отдохнул, и, может быть, потому, что был слепой и наяву ничего не видел, ночью в его памяти теснились знакомые лица, улицы, деревня…

Чаще всего ему снилась соль. Целые горы соли — белые, блестящие. И под ногами соль хрустит, и на зубах солоно.

Мальчик метался в кровати и что-то бормотал: разговаривал с отцом-солеваром. Хотя уже девять лет минуло со смерти отца, все еще не мог Ваня спокойно глядеть на соль. Чудилось: соль эта отцовским потом и кровью пропитана.

Все детство, до пяти лет, мальчик провел на солеварне Леденгского казенного завода. По всей Руси леденгская соль славилась.

Не раз глядел Ваня на пробитые в земле глубокие колодцы, с широкими деревянными трубами, вставленными в них. Видел мальчик: по этим трубам насосы, всхлипывая и завывая, гонят вверх мутную серо-бурую жидкость — соляной рассол.