Товарищ Богдан - [2]

Кладовая рядом с лавкой. Надо лишь пройти маленькую глухую каморку и спуститься по лестнице. Двенадцать ступенек — это уж Ваня точно знал. Четвертая снизу ступенька шатается, у девятой — от щербатой каменной плиты отбит правый угол. Идешь — не зевай: оступиться недолго.

Не одну сотню раз таскал Ваня по этой лестнице из кладовки в лавку бочонки с огурцами, селедками, ящики свечей, мыла, мешки орехов, круп, сушеных фруктов.

Носить грузы по лестнице было тяжело и взрослому, а четырнадцатилетнему Ване — подавно. Но он уже привык.

Взвалив на спину бочонок, осторожно ступая по знакомым щербатым каменным плитам, он поднялся в лавку.

Уже совсем рассвело. Улицы ожили. Несмотря на мороз, тянулись вереницы людей. Слышался грохот конки, звонкие крики сбитенщика[1], из трактира доносились визгливые звуки горластой «музыкальной машины». Мимо проносились рысаки с легкими саночками, прикрытыми медвежьими полостями. Чувствовалась близость рождества. Всюду было шумно, весело.

Появились первые покупатели. Перед праздником торговля шла бойко.

Ваня метался как заведенный: то спустись в кладовую за мылом, то заверни селедки, то помоги отвесить колбасу.

В обед Ваню снова послали разносить покупки. Уложив товары в лоток, он вышел на мороз. Шагая по оживленным улицам, поднимаясь на этажи, Ваня уже в который раз размышлял о своем житье-бытье.

«Уйду! — думал он. — Беспременно уйду! Не нонича, так завтра!»

Ох, как опостылела лавка!

Снова и снова вспоминал Ваня родную деревню. Хоть и плохо было там, но все лучше, чем у купца.

Вскоре после смерти отца мать с двумя детьми — Колей и Машей — перебралась в Петербург. Она поступила в кухарки к акцизному чиновнику А Ваня остался в деревне. Он работал подпаском у деда. Через три года мать вызвала Ваню к себе в Петербург и устроила в лавку. Мальчик не раз просил мать забрать его от купца, но та со слезами уговаривала потерпеть. Куда деться ей с тремя ребятами в чужом городе?! И так чиновник ворчит, что двое кухаркиных детей занимают слишком много места на кухне.

Но теперь Ваня решил твердо: будь что будет, а от купца он уйдет.

«Получу расчет — мне семь гривен причитается — и уйду!»

…Лишь под вечер Ваня разнес все покупки. В животе урчало — еще бы не урчать! Утром мальчику, ночующему в прихожей у купца, дали только полмиски пустых щей — остатки от вчерашнего обеда — да горбушку хлеба с кружкой кипятку. Больше за весь день Ваня ничего не ел.

Голова у него кружилась, веки набрякли.

На улицах уже зажигали фонари. Пошел снег, стало теплее. До Апраксина двора Ваня еле дотащился.

С трудом переставляя ноги, прошел за прилавок.

Отдохнуть было некогда.

— Запакуй-ка пряники, Ванюшка! — ласково, как он всегда обращался к мальчику при покупателях, крикнул купец.

Он хитро подмигнул своим здоровым глазом, передавая Ване в задний полутемный угол лавки уже свешанные медовые пряники.

Мальчик насупился. Он отлично знал, чего добивается хозяин. Дородная барыня в пуховой шали стояла перед прилавком, и купец на все лады расхваливал ей индийский чай. А тем временем Ваня, заворачивая пряники, должен был незаметно отложить несколько штук обратно в мешок.

Но Ваня не сделал этого.

«Опять будет вздрючка», — тоскливо вздохнул он, передавая барыне кулек.

Купец, все видя своими маленькими глазками, послал его в кладовку. Сам спустился вслед за мальчиком и плотно прикрыл за собой обе двери, чтобы покупателям ничего не было слышно.

— Опять мой хозяйский указ забыл?

— Да вы же сами твердили: не воруй! — ответил Ваня.

— Дурак! Деревенщина! — тыча его короткой жилистой рукой в грудь, наставительно учил купец. — У кого не воруй? У меня! А про других — уговору не было. Понял?

Ваня угрюмо молчал.

— Понял, щенок? — взвизгнул купец, Ваня по-прежнему молчал, исподлобья глядя на хозяина.

— Понял? — снова крикнул купец и, подпрыгнув как петух, наотмашь хлестнул мальчика кулаком по уху.

Ваня упал, но тут же вскочил. Красный, взлохмаченный, широко расставив ноги, сверкая глазами, стоял он перед хозяином.

Всегда покорный, он вдруг почувствовал такую обиду, такую злобу… Не помня себя, неожиданно вцепился зубами в руку хозяина. Купец ахнул.

Отскочив в сторону, тряся рукой, он заорал:

— Ишь пес! Кусаться?!

И с размаху ударил Ваню ногой. Тот упал.

Купец, тяжело дыша, поднялся в лавку.

«Прогоню стервеца, — подумал он. — Немедля!»

Но надвигалось рождество, покупателей все прибавлялось, и, чуть поостыв, хозяин сообразил, что сейчас обойтись без мальчика трудно.

«Повременю недельку, — решил он и покачал головой. — Ну и звереныш! Был тише воды, ниже травы, а гляди-ко — тоже клыки щерит…»

…Прошло с четверть часа. Приказчик и купец суетились за прилавком. Ваня все еще не показывался.

«Заснул, что ль? — рассердился хозяин. — Видать, мало я ему всыпал…»

Быстро пройдя темную каморку, он шагнул в кладовку. Ваня лежал на полу возле ящика, из которого рассыпались свечи.

— Вставай, сопляк! — пнул Ваню ногой купец.

Мальчик лежал не двигаясь.

Купец наклонился к нему и тут только понял — мальчишка без сознания. Глаза Вани были закрыты. По рассеченной щеке — он ударился об угол ящика — текла тоненькая струйка крови.