Товарищ Богдан - [114]
Тот промолчал. Казалось, он не видел офицера.
Взгляд его был устремлен вдаль, туда, где, разметавшись в бреду на кровати, с черной слипшейся прядкой на лбу, раскинув тоненькие руки, лежал его сын.
«Ах, Володька, Володька! Так и не смастерил я тебе лыжи!»
И почему-то именно эти обещанные сыну лыжи сейчас особенно больно огорчали Бялых.
По примеру Бабушкина отказались назвать свои фамилии и телеграфист Савин, и Клюшников, и остальные товарищи.
Поручика передернуло: уйти в могилу безвестными — в этом чувствовался дерзкий вызов врагам, презрение к ним и к самой смерти.
Князь что-то коротко скомандовал, и солдаты подняли винтовки к плечу.
— Пли! — выкрикнул Гагарин.
Но вместо единого залпа из четырнадцати винтовок послышалось всего два глухих выстрела. Ни один из большевиков не упал.
Разъяренный князь с обнаженной саблей в руке подскочил к солдатам.
— Шомполов захотели! — дико ругаясь, закричал он.
— Ружейная смазка загустела… Мороз, ваше благородие, — оправдываясь, пробормотал один из солдат.
— Я те покажу смазку! — заорал Гагарин.
— Не грозись, ваше благородие! — усмехаясь, гневно воскликнул Бабушкин.
Он был без шапки. Густые хлопья снега падали на его русые волосы, на широкие усы. Голова его была белой, будто он вдруг поседел…
Бабушкин шагнул вперед, и Гагарин, словно испугавшись, невольно сделал шаг назад.
— Народ не запугаешь! И не убьешь! — высоким, звенящим голосом выкрикнул Бабушкин. — Народ победит! И он казнит вас, палачи!..
Винтовки в руках солдат заколыхались. Даже матерые каратели были потрясены бесстрашием неизвестного смельчака.
— Стреляйте же! — взмахнув саблей, взвизгнул князь Гагарин.
Но вновь вместо залпа раздались разрозненные выстрелы. Бабушкин и его друзья, держась за руки, по-прежнему стояли под мутным фонарем. Князь Гагарин наотмашь ударил кулаком по лицу крайнего солдата.
— Фонарь качается… Свет тусклый… Вот и пули летят не туда, — успокаивая князя, прошептал поручик Евецкий.
У самого у него судорожно дергалось левое веко. А хмель давно уже выветрился.
— Фонарь… Смазка… Не в этом дело, — тоже шепотом зло ответил князь. — Видно, и на наших молодцов подействовала большевистская зараза..
Сбоку, возле приземистого станционного сарая, он вдруг увидел подпоручика Малинина. Когда тот подошел, князь не заметил.
Подпоручик стоял, прижавшись спиной к дощатой стене. Его мутило. Нижняя челюсть у него тряслась. Встретившись взглядом с князем Гагариным, подпоручик закрыл лицо рукавом шинели и опустил голову.
— Баба, тряпка, — шагнув к нему, свистящим шепотом выкрикнул князь. — Ступайте прочь!
Малинин повернулся и, спотыкаясь, быстро пошел, почти побежал в темноту, все так же заслоняя лицо рукавом. Князь Гагарин, подполковник Заботкин, поручик Евецкий и еще два жандарма встали позади солдат, подняв сабли.
— Пли! — снова скомандовал князь.
Раздался залп. Несколько человек упало. Снова залп. И еще один залп.
Все большевики недвижимо лежали на снегу. Но, словно не веря в их смерть, князь Гагарин подошел и собственноручно пустил каждому лежащему пулю из револьвера в затылок.
— Вот и переселились на небо, рабы божии. Неизвестно, за кого даже свечку поставить, — лязгая зубами, словно в лихорадке, криво усмехнулся поручик Евецкий, когда солдаты наскоро засыпали яму и сровняли ее с землей. — Через час занесет могилу снегом: ищи — не найдешь…
Поручик вернулся в салон-вагон. Его знобило. Выпив стопку водки, он достал дневник и принялся подробно описывать эту зверскую расправу.
Карателям казалось — никто не видел злодейского убийства.
Но они ошибались.
Из темноты с ужасом следили за ними глаза ночного сцепщика вагонов, дежурного по станции, стрелочника…
Могила Бабушкина не затерялась. Вскоре на засыпанном снегом скалистом берегу Байкала появился холмик и столб. Чьи заботливые руки насыпали холм, неизвестно. А столб тайно поставил слесарь депо Мысовая Лукьянов…
Лишь спустя четыре года Ленин узнал о смерти своего друга и ученика. Потрясенный ужасным известием, с горечью и болью написал он некролог в память об Иване Васильевиче.
«Мы живем в проклятых условиях, — гневно писал Ильич, — когда возможна такая вещь: крупный партийный работник, гордость партии, товарищ, всю свою жизнь беззаветно отдавший рабочему делу, пропадает без вести. И самые близкие люди, как жена и мать, самые близкие товарищи годами не знают, что сталось с ним: мается ли он где на каторге, погиб ли в какой тюрьме или умер геройской смертью в схватке с врагом. Так было с Иваном Васильевичем…
Бабушкин пал жертвою зверской расправы царского опричника, — писал Владимир Ильич, — но, умирая, он знал, что дело, которому он отдал всю свою жизнь, не умрет, что его будут делать десятки, сотни тысяч, миллионы других рук, что за это дело будут умирать другие товарищи-рабочие, что они будут бороться до тех пор, пока не победят…»
