Как всегда по возвращении домой, Тотто-тян в первую очередь бросилась искать Рокки. Но собаки не было видно. Ни в доме, ни во дворе. Не оказалось ее и в теплице, где папа выращивал орхидеи. Тревога охватила девочку, ведь обычно стоило ей только подойти к дому, как собака радостно выбегала навстречу. Тотто-тян выскочила из дома и пошла по улице, призывая к себе Рокки. Девочка внимательно смотрела по сторонам – может быть, сверкнут где-нибудь знакомые добрые глаза или высунутся уши и мелькнет хвост, – но Рокки не показывалась. Тотто-тян побежала домой: а вдруг, пока она ходила по улицам, Рокки уже вернулась? Но, увы, ее там не было…
– Ты не знаешь, где Рокки? – спросила она маму.
Мама, конечно, видела, что дочка ищет собаку, но не проронила ни слова.
– Где Рокки? – снова спросила Тотто-тян, дергая ее за юбку. Наконец, с трудом выдавливая слова, мама пробормотала:
– Она… пропала…
Тотто-тян не могла поверить своим ушам. Как это так – пропала?!
– Когда? – спросила она, глядя маме прямо в глаза. Мама не знала, что ей сказать.
– Вскоре после твоего отъезда в Камакуру… – печально начала она. А потом поспешно добавила: – Мы так искали ее! Все кругом обшарили. Опросили стольких людей. Но так и не нашли ее. Я все думала, как бы тебе сказать… Нам тоже очень жаль…
И тут Тотто-тян поняла: Рокки умерла.
«Мама не хочет сделать мне больно, – подумала девочка. – Но все равно я знаю: Рокки больше нет на этом свете».
Все ясно: до сих пор, как бы долго ни отсутствовала Тотто-тян, Рокки никогда не уходила далеко от дома. Она словно чувствовала, что ее хозяйка обязательно вернется.
Рокки никогда не позволила бы себе уйти из дома, не предупредив ее, – за это Тотто-тян ручалась.
Тотто-тян не стала говорить маме о своей догадке. Она прекрасно понимала, как ей тяжело.
– Куда же она могла деться?.. – только и проронила Тотто-тян, опустив глаза.
Сказать еще что-нибудь она была не в состоянии. Тотто-тян поднялась в свою комнатку на втором этаже. Без Рокки дом показался ей совсем пустым. Уже наверху Тотто-тян, с трудом сдерживая слезы, решила еще разочек обдумать ситуацию: не сказала ли она Рокки чего-нибудь такого, что заставило бы ее убежать из дому?
«Животных нельзя обманывать! – говорил своим ученикам директор „Томоэ“. – Это предательство. Бывает, скажут собачке: „Дай лапу!“ – и пообещают ей за это конфету, а потом ничего не дадут. Так нельзя поступать: собака перестанет тебе доверять, да и характер у нее испортится».
Тотто-тян всегда следовала этому правилу. Она никогда не обманывала Рокки и не обижала ее. Нет, ничего плохого она ей не сделала…
Неожиданно взгляд девочки упал на плюшевого медведя, валявшегося на полу, – к его лапе что-то пристало. И если до этих пор Тотто-тян еще сдерживала слезы, то тут она горько зарыдала.
Это был светло-коричневый клочок собачьей шерсти, прилипший в тот самый момент, когда они с Рокки, как обычно, весело играли в ее комнате перед отъездом Тотто-тян в Камакуру. Зажав в кулачке волоски, девочка еще долго-долго плакала.
Вслед за Ясуаки-тяном Тотто-тян потеряла еще одного верного друга.
В конце концов наступил черед идти на фронт и Рё-тяну – школьному дворнику, которого очень любили все ребята. Хоть он и был взрослым, ученики называли его не иначе как ласково-уменьшительным «Рё-тян». Рё-тян все умел. Он много улыбался, еще больше молчал и, главное, всегда знал, как и чем помочь. Одним словом, он был для всех своего рода ангелом-хранителем.
Кстати, Рё-тян был первым, кто прибежал на помощь Тотто-тян, когда она провалилась в яму, он же и отмывал ее, причем без всякого ворчания.
«Давайте устроим беседу за чашкой чая для Рё-тяна», – предложил директор Кобаяси.
«Беседа за чашкой чая? Разве так провожают людей?» – недоумевали ученики, но приняли без колебаний предложение директора, так как были уверены в том, что это только предлог для чего-то очень интересного. Им, конечно, было невдомек, отчего директор решил устроить не прощальный вечер, а беседу за чашкой чая. А сделал он это умышленно. «Прощальный вечер», по его мнению, звучало слишком грустно, и ребята постарше могли понять, что они, возможно, навсегда прощаются с Рё-тяном, которому грозит гибель. Что же касается «беседы за чашкой чая», то никто из них еще не знал, что это такое, и поэтому, естественно, любопытство отвлекало детей от грустных мыслей.
После уроков Кобаяси велел сдвинуть столы в круг, как это делалось обычно в час обеда. Когда наконец все уселись, директор положил перед каждым по тоненькой полоске поджаренной сушеной каракатицы – к зеленому чаю. Угощение не бог весть какое, но по тем временам – роскошь. Сам директор уселся рядом с Рё-тяном и поставил перед ним стакан, в котором было налито немного сакэ[29]. Его выдавали тогда только по специальным карточкам людям, уходившим на фронт.
– Это первая беседа за чашкой чая в «Томоэ», – обратился директор к присутствующим. – Пусть же будет весело. Говорите Рё-тяну все, что вам хочется. И не только ему, но и друг другу. Выходите по одному на середину и высказывайтесь. Итак, начали!
И на этот раз все было впервые: впервые ели в школе сушеную каракатицу, впервые Рё-тян сидел с ними за одним столом и, наконец, впервые они видели его потягивающим сакэ.
