Тотти. Император Рима - [129]

То, что эта неделя должна была стать необычной, я понял еще и потому, что Спаллетти искал встречи со мной. Он подступался ко мне, ведя себя так, как это было во времена его первого периода работы в клубе, когда мы с ним были в хороших отношениях. Но ему пришлось столкнуться с моей прохладной реакцией – мне было трудно забыть атмосферу последних полутора лет.

– Франческо, давай обдумаем, как лучше дать тебе сыграть в твоем последнем матче.

– Что вы имеете в виду, Мистер?

– Скажи мне ты. Хочешь выйти в старте?

– М-ммм… Нет, мне это не по душе… Если не выиграем, я буду виноват.

– Да брось.

– Мистер, давайте сделаем так, как постоянно и делали в этом году. Исходите из интересов команды, ограждайте ее от меня. И если к последней минуте мы будем вести 4:0, тогда я выйду да попрощаюсь со всеми.

– Ну, я так и знал, что с тобой бесполезно что-то обсуждать…

Я был обижен, и это естественно. Но я его выслушал, он говорил целый час, спрашивал меня, что я хотел бы делать дальше, а я понимал, что в любом случае его это не касается, потому что он решил уйти. Вито был согласен с тем, что великие игроки нуждаются в ком-то, кто мог бы сказать им «Пора уходить», потому что иначе они будут играть вечно. Это так и есть, поскольку мы не обращаем внимания на бег времени. Спаллетти был для меня таким человеком, но закончил тем, что и ему пришлось расплачиваться стрессом, который он сам и породил. Он говорил об этом в интервью: если бы он мог вернуться в прошлое, он не принял бы предложение «Ромы» во второй раз. Мы сошлись с ним на том, что я выйду во втором тайме, когда именно – решит он в зависимости от хода игры. Мне сорок лет и восемь месяцев, я с февраля не тренировался так, как нужно, и я не должен забывать, что в воскресенье играет «Рома», а не я один.

Это была трудная неделя. Нужно было изыскать все те билеты, которые у меня просили: я всегда доставал их много, но в обычной ситуации друзья и знакомые довольствовались двумя-тремя. В этот же раз их было нужно много, десять-пятнадцать для каждого, потому что никто не хотел пропустить мое прощание, и те, кто был ко мне близок – в смысле, те, кто мог до меня добраться, – буквально осаждали меня. Я не хотел думать о грядущем воскресенье, но это было невозможно. Всякий, кого я встречал, говорил: «Не могу поверить в это, ты не можешь уйти», что, конечно, было формой вежливости, но посыпало солью открытую рану. Потому что даже в те дни, в самом потаенном уголке моей души, самом глубоком, все еще было нежелание уходить. Илари, которая это знала, пыталась отвлечь меня деталями церемонии (так правильно это называть? Это же не праздник…) и распорядком дня. Мой добрый друг, Вальтер Вельтрони, прислал мне сценарий, в котором было чтение письма, полного поэзии и воспоминаний, но мне это казалось слишком трудным.

– Написать его должен именно ты, – рассудила Илари. – Я могу тебе помочь.

Мы плюхнулись на кровать и стали вспоминать все самое важное. Каждый раз она меня останавливала, потому что у меня комок к горлу подступал.

– Эй, не реветь! – привычно-решительно командовала она.

Я не ревел. Если и плакал немного, то пытался сделать так, чтобы она это не заметила. Да это у меня аллергия. Это просто насморк. Какая-то мошка в глаз попала. Последнее письмо, которое я писал, было для нее, любовное, перед свадьбой. Я сказал ей, что я растрогался от этого воспоминания, и, кажется, она поверила.

Но смогу ли я прочитать это письмо перед восьмьюдесятью тысячами человек? Внезапно подступает неуверенность, потому что я перед такой толпой привык играть в футбол, а не говорить. Конечно, мне случалось выступать перед публикой, но не перед такой публикой. Илари пришла в голову идея.

– Если ты не сможешь, продолжат ребята. Что-то вроде эстафеты будет.

Кристиан тут же энергично замахал руками: «Даже не думайте». Шанель же более чем охотно согласилась. Ей очень хотелось. Если бы читать должна была она, то легко бы это сделала. С Вито мы наметили основные пункты этого вечера. Иногда у меня возникало ощущение, что мы организуем прощание для кого-то другого, и мне приходилось находить в себе силы, чтобы подавлять растущую тревогу. Но я не мог сконцентрироваться ни на чем дольше пяти минут – телевизор, телефон, компьютер. Попытался отвлечься, поискав на YouTube кадры прощаний великих английских игроков: Бекхэма, Джеррарда, Терри. Я пересмотрел их все, заодно пытаясь найти в них вдохновение. Боли от того, что вот-вот должно было случиться, я не испытывал. Верное слово для описания моего состояния в те дни – печаль.

Вечер субботы. Мы ужинали дома на кухне, и я отметил, что Кристиан и Шанель, вместо того чтобы быть одетыми в пижамы, как обычно в это время, одеты для улицы. Они взбудоражены, няня Изабель еще не ушла, в общем, все было необычно, хотя я и не слишком задумывался над этим. Мне и так было о чем подумать. Я доел, расположился на диване посмотреть футбол, и к перерыву матча дети были все еще на ногах и совсем не сонные.

– Стоп. Вы почему еще не в кроватях?

Но не успели они ответить, как краем глаза я увидел движение на мониторе, который показывал то, что происходит снаружи. Подъехал скутер. В такой час это было необычно. Илари, как всегда, беззаботна: