Тотальность иллюзии - [6]
На самом деле случайные трансформации в большей мере являются продуктом эмоционального и чувственного воздействия со стороны психики. Важно не только, что именно произносится и производится, но ещё и как. Почти всем нам знакомы ситуации, в которых домашних питомцев ласково обзывают нехорошими терминами, имея в виду двоякое отношение к ним. То же самое в действительности происходит в более широком диапазоне. И если складывается некая устоявшаяся практика использования тех или иных механизмов обозначения и вложения смысла, то язык претерпевает изменения. Впрочем, это по преимуществу касается интимного опыта.
Существуют также события, которые заставляют пересмотреть некоторые значения. Например, свастика приобрела негативный оттенок вследствие использования её нацистами, и сегодня её воспроизводство апеллирует к агрессии или расизму, чего, конечно, не было до Второй мировой войны. Хотя, конечно, не все усвоили её отрицательный смысл.
Небезынтересен и вопрос о том, почему в разных языках по-разному имитируют звуки, издаваемые животными. Возможно, что разброс связан с намеренным дистанцированием от других, но, скорее всего, ответ заключается в случае, а также в доступных средствах подобного подражания, которые, в свою очередь, тоже вряд ли нарочны.
Вообще же говорить о бессознательных трансформациях языка проблематично. Как я уже указал, сложно разделить намеренные и случайные поступки, которые могут быть кем-то задуманы без оповещения стороны, подвергающейся воздействию. Как бы то ни было, но строить теории заговора, пусть даже и без злого умысла – задача тягостная и бесперспективная, поэтому я и говорю о случае.
В генеральный план построения всякого языка с неизбежностью вклинивается также и то, что никак не было предусмотрено изначально. Кроме того, трудно поверить в то, что коммуникационная система создаётся нарочно, именно по заданной инструкции. Язык приспосабливается к внешним и внутренним переменам, так что сегодня вряд ли возможно проследить и в точности описать их характер, хотя подчеркну, что тут я не специалист. И, тем не менее, случайные флуктуации нередко становятся и становились движущей силой трансформаций.
Второй фактор внутреннего беспорядка в языке – это его внутренняя логика. Она хуже всего поддаётся внятному истолкованию, но я всё же постараюсь. Возьмём для удобства пример с завязыванием шнурков. Большинство взрослых людей, довольно часто сталкивающихся с подобной задачей, успешно решают её, как правило, не задумываясь над тем, как, собственно, они это делают. Тем не менее, сами процедуры, а также их последовательности могут варьироваться в некотором диапазоне. Когда-то давно, в детстве эти индивиды обучились данной, на самом деле не такой и простой, структуре действий, но что произошло потом? Затем их манипуляции со шнурками оттачивались и, наконец, приобрели характер бессознательных движений.
Но значит ли всё это, что их мастерство совершенно? Ничуть. Во-первых, каким бы обширным ни был наш опыт, он всё-таки имеет свои границы. Шнурки могли быть гладкими и шершавыми, короткими и длинными, жёсткими и мягкими и т.д. Поэтому одни из них более эффективно завязывались одним способом, а другие – соответственно, иным. Вследствие этого каждый из тех, кто вообще умеет с ними обращаться, обладает своим уникальным способом, который не сводится ко всем прочим возможным вариантам.
Именно здесь в дело и вклинивается внутренняя логика. Действия, доведённые до автоматизма под грузом обстоятельств, теперь работают в другой среде, и не обязательно столь эффективны, насколько должны быть. Можно задаться вопросом о том, почему в языках присутствуют не все доступные человеку звуки и прочие единицы, а лишь некоторые из них. Вполне вероятно, что отбраковка осуществлялась в силу специфических причин, что и породило ограниченный диапазон, и сегодня мы все сталкиваемся с тем, что выражаемся так, как принято, но не так, как было бы более адекватно и оптимально в смысле максимизации пользы.
Во-вторых, нарочитое внимание к тому, как мы обращаемся со шнурками, требует серьёзных усилий и временных затрат. Если вы, умея это делать, попытаетесь осуществить данный ряд операций специально, у вас почти наверняка возникнут трудности. В силу своей природы человек не способен удерживать в сознании сразу много процессов, что требует передачу значительного их числа на попечение автоматического поведения, которое закрепляет опыт без его постоянной проверки на эффективность и оптимальность. Подобные манипуляции в результате упрощаются или, наоборот, обрастают рядом ненужных, но уже усвоенных движений.
Разговаривая друг с другом, мы все вынуждены иметь дело с очень сложной структурой, понимание которой во всякий момент коммуникации, попросту бы похоронило последнюю. В общем и целом, люди беседуют автоматически. В этой связи крайне занимателен вопрос о наличии исключений, несостыковок и прочих, как кажется, «несуразностей» в языке. Они возникают как ответ на некоторые вызовы, а затем продолжают существовать не в силу их необходимости, но потому, что они уже есть и связаны многочисленными нитями с другими единицами и смыслами. Показателен в этом отношении пример с эсперанто – вроде бы он лучше, но люди предпочитают родное и близкое.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Исследуется проблема сложности в контексте разработки принципов моделирования динамических систем. Применяется авторский метод двойной рефлексии. Дается современная характеристика вероятностных и статистических систем. Определяются общеметодологические основания неодетерминизма. Раскрывается его связь с решением задач общей теории систем. Эксплицируется историко-научный контекст разработки проблемы сложности.
Во второй том Сочинений вошли его главные произведения 1449—1464 гг. «Апология ученого незнания», «О видении бога», «Берилл», «О неином», «Игра в шар», «Охота за мудростью» и др. На почве античной и средневековой традиции здесь развертывается диалектика восхождения к первоначалу, учение о единстве мира, о человеке как микрокосме и о цели жизни.
Артемий Владимирович Магун (р. 1974) — философ и политолог, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, преподает на Факультете свободных искусств и наук СПбГУ. Подборка статей по политологии и социологии с 2003 по 2017 гг.
I. Современный мир можно видеть как мир специалистов. Всё важное в мире делается специалистами; а все неспециалисты заняты на подсобных работах — у этих же самых специалистов. Можно видеть и иначе — как мир владельцев этого мира; это более традиционная точка зрения. Но для понимания мира в аспектах его прогресса владельцев можно оставить за скобками. Как будет показано далее, самые глобальные, самые глубинные потоки мировых тенденций владельцы не направляют. Владельцы их только оседлывают и на них едут. II. Это социально-философское эссе о главном вызове, стоящем перед западной цивилизацией — о потере ее людьми изначальных человеческих качеств и изначальной человеческой целостности, то есть всего того, что позволило эту цивилизацию построить.
Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.