Тотальность и бесконечное - [118]
12. Бытие как доброта — Я - плюрализм — Мир
Мы определили метафизику как Желание. Мы описали Желание, которое ничто не в состоянии ни остановить, ни удовлетворить, как «меру» Бесконечного (Желание противоположно Потребности). Прерывность поколений — то есть смерть и плодовитость — заставляет Желание выходить из тюрьмы своей субъективности и прерывает монотонность его идентичности. Полагать метафизику как Желание значит интерпретировать осуществление бытия — желание, порождающее Желание, — как доброту и как прорыв за пределы счастья: это значит понимать осуществление бытия как бытие для другого.
Однако «бытие для другого» не является отрицанием Я, его погружением в универсальное. Сам закон универсальности соотносится с позицией «лицом-к-лицу», которой чуждо всякое «наблюдение» извне. Говорить, что универсальное соотносится с позицией «лицом-к-лицу», значит оспаривать (вопреки всей философской традиции) мысль о том, что бытие являет себя как панорама, как сосуществование, а позиция «лицом-к-лицу» является всего лишь одной из его модальностей. Данная книга от первой страницы до последней протестует против такой концепции. Позиция «лицом-к-лицу» не является ни модальностью сосуществования, ни даже модальностью того знания (тоже панорамного), которое одно понятие может иметь о другом; она есть изначальное творение бытия, к которому восходят все возможные интерпретации понятий. Обнаружение «третьего», неизбежно присутствующего в лице, достигается только через лицо. Доброта обращается не к анонимному, выступающему в виде панорамы коллективу, чтобы раствориться в нем. Она касается человека, обнаруживающего себя в лице, но, таким образом, она не обладает вечностью, у которой нет начала. У доброты есть начало, исток, она исходит из «я», она — субъективность. Она не руководствуется ни принципами. заложенными в природе выражающего ее отдельного существа (поскольку в таком случае она вытекала бы из универсальности и не соответствовала бы лицу), ни законами Государства. Ей суждено идти наугад, туда, где нет предшествующего и освещающего путь — то есть панорамного — мышления. Доброта как абсолютное, опрометчивое приключение есть сама трансценденция. Трансценденция — это трансценденция «я». Только «я» способно ответить на исходящий от лица наказ.
Следовательно, «Я» сохраняет себя в доброте так, что его сопротивление системе не выливается в эгоистический крик его субъективности, все еще озабоченной поиском счастья или спасения, как утверждал Кьеркегор. Полагать бытие как Желание значит одновременно отвергать и онтологию изолированной субъективности, и онтологию безличностного, реализующего себя в истории разума.
Полагать бытие как Желание и как доброту не значит сначала обречь «я» на одиночество, чтобы затем оно устремилось вовне. Это значит утверждать, что постижение себя в интериорности — осуществление себя в качестве «я» — есть такое овладение собой, которое уже обращается вовне, чтобы заявить о себе, — чтобы ответить за то, что оно постигло, — ради выражения; что осознание уже есть язык; что сущность языка есть доброта, или, иначе, что сущность языка есть дружелюбие и гостеприимство. Иное не есть отрицание Тождественного, как считал Гегель. Основополагающий факт онтологического разделения на Тождественное и Иное есть не отторгающее друг друга отношение Самотождественного и Другого.
Трансценденция, или доброта, зарождается как плюрализм. Плюрализм бытия осуществляется не как множественность созвездий перед возможным наблюдателем, поскольку в таком случае множественность тотализировалась бы, сплавлялась в единое целое. Плюрализм осуществляет себя в доброте, идя от меня к другому, где другой как абсолютно другой может возникать только таким образом, что никакое так называемое боковое видение не имеет права постигать здесь истину высшую в сравнении с той, которая существует в самой доброте. В это плюралистическое общество входят только так, чтобы через слово (в котором зарождается доброта) оставаться во вне, но из него не выходят с тем, чтобы видеть себя только внутри. Единство множественности — это мир (la paix), а не связь элементов, составляющих множество. Мир, однако, не может быть отождествлен с концом борьбы, которая прекратится, когда поредеют ряды борцов, когда одни потерпят поражение, а другие одержат победу, — то есть с кладбищами или с будущими бескрайними империями. Мир должен быть моим миром, в отношении, которое исходит от меня по направлению к Другому, в желании и доброте, где «я» одновременно проявляет себя и существует, свободное от чувства эгоизма. Мир постигается, отправляясь от «я», в единении моральности и реальности, то есть от бесконечности времени, которое, благодаря плодовитости, является и его временем. Перед суждением, в котором провозглашается истина, «я» остается личностным «я», и это суждение будет идти извне, но не от безличного разума, который лукавит с личностями и высказывается только в их отсутствие.
Ситуация, когда «я» полагает себя таким образом перед истиной, помещая собственную субъективную моральность в бесконечное время своей плодовитости, — ситуация, в которой соединяются эротическое мгновение и бесконечность отцовства, — получает конкретное выражение в чуде, каковым является семья. Семья не есть лишь разумное устройство животности, она не просто знаменует собой этап на пути к анонимном всеобщности государства. Она обретает идентичность вне Государства, даже если в Государстве предусмотрено для нее место. Являясь источником человеческого времени, семья позволяет субъективности существовать под судом, сохраняя за собой право на слово. Это структура, метафизически неизбежная, которую Государство не смогло ни отменить, вслед за Платоном, ни заставить существовать в предчувствии собственного исчезновения, как того хотел Гегель. Биологическая структура плодовитости не ограничивается одной лишь биологией. В биологическом факте плодовитости вырисовываются контуры плодовитости вообще как отношения человека к человеку, отношения Я к себе, не похожего на структуры, образующие Государство, контуры реальности, которая не подчиняется Государству в качестве его средства и не является его уменьшенной моделью.
Эмманюэль Левинас (1905-1995) — французский философ, моралист, сформулировал в новом виде всеобщую нравственную максиму, или императив, обогатив ее глубоким смысловым содержанием, выражающим назревшие духовные потребности эпохи. Э. Левинас разрабатывал этическую концепцию подлинных отношений, которые затронули, преобразовали бы человеческое общение, культуру в целом; в основе нравственно-метафизических принципов учения Э. Левинаса — критический анализ духовной ситуации современного западного общества. Развивая традиции, восходящие к М.
Впервые на русском языке публикуются две работы выдающегося французскою философа Эммануэля Левинаса (1906-1996), творчество которою посвящено задаче гуманизации современной философской мысли.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
В книге рассматриваются жизненный путь и сочинения выдающегося английского материалиста XVII в. Томаса Гоббса.Автор знакомит с философской системой Гоббса и его социально-политическими взглядами, отмечает большой вклад мыслителя в критику религиозно-идеалистического мировоззрения.В приложении впервые на русском языке даются извлечения из произведения Гоббса «Бегемот».
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.