Тотальное превосходство - [33]

Но по некоему недоразумению тем не менее, божественному или дьявольскому, галактическому или вселенскому, не знаю, не знаю, по некоему недоразумению… а может быть, вместе с тем, и это не исключено явно, что и по чьему-то ясному и целеустремленному разумению, наоборот, и благодаря ко всему прочему чьему-то настойчивому вниманию и победительно-беспрекословно подчиняющему влиянию, самое основное, базовое свойство всех примитивных тварей именно-то и заключается в том, определенно, чтобы как можно более активней и агрессивней мешать жить всем остальным пребывающим на этой земле — в относительном здравии пока еще, слава богу, — всем дышащим, зрящим, слушающим, переваривающим, испражняющимся и совокупляющимся — и примитивным и непримитивным особенно, мстительно, жестоко-пристрастно…

И вообще понятие ЧЕЛОВЕК категорически обесценивается, ветшает, разваливается, если этим же словом, тем же самым, одним и тем же, можно обозначить и сексапильного, умного, решительного, энергичного, точно знающего, чего он хочет в этой жизни, и безусловно убежденного в эффективности тех методов и средств, с помощью которых он достигает или будет еще достигать в будущем той самой цели, которой он в своей жизни хочет добиться, красавца и неказистого, мелкого, ленивого, испуганного, не понимающего, кто он, откуда он и зачем, собственно, он, и даже не догадывающегося об этом и, более того, совершенно не желающего никогда и нипочем этого понимать и об этом догадываться, уродца…

Давайте, может быть, все-таки назовем этого уродца как-нибудь по-другому. Не оскорбительно, не унизительно, не обидно, но по-другому. А то поистине очень часто и даже, может быть, гораздо еще чаще, чем следовало бы, происходит в нашей каждодневной, будничной жизни на этой земле Великая Путаница…

Какие же все-таки высокие, прекрасные и светлые мысли пробираются к тебе в голову, когда ты, бывает, вот как сейчас, например, реально и непосредственно сталкиваешься с чьей-нибудь смертью, не со своей, разумеется… Трупы мальчишек ласкали мне глаза, и ноздри, и щупающий осторожно, но с удовольствием, чуть тронутый уже мертвяцким зловонием воздух язык, и сердце, конечно же, и весь мой воодушевленный неистово и запредельно произошедшими событиями дух.

Я пил дождь, я трогал пальцами небо, я щекотал языком его пятки, я копался носом в его волосах. Небо снисходительно поглядывало на меня и добродушно подмигивало мне миллиардами своих глаз. Если бы сейчас меня, всем и всему доступного и открытого и никем и ничем ни от кого и ни от чего нисколько бы не защищенного, расстреляла бы, например, молния, то я от подобного расстрела сделался бы наверняка гораздо еще здоровей. Я не получил бы никаких травм, и я определенно ни в коем случае не лишился бы своей жизни. Это так. Я знал это нынче. Я чувствовал это теперь…

Дело в том, что я в настоящий момент не был защищен — и это действительно верно — чем-то видимым, ясно и точно осязаемым, объяснимым, понятным — как то, например, громоотводом, изоляционной крышей над головой, да банально все тем же самым банальным автомобилем или — а почему бы и нет? — например, некими отлично обученными телохранителями, которые владели бы умением каким-то образом аналогичные удары отводить или принимать эти удары исключительно на себя, или… или, допустим, каким-то новым, оригинальным, уникально совершенным, необыкновенно высокотехнологичным оружием — это правильно, это безусловно, это и вправду соответствует самой что ни на есть объективной реальности, однако у меня тем не менее все-таки имелись защитники, или защитник, имелись, имелся. Этим моим защитником, я убежден в этом, являлось то самое Нечто, загадочное, волшебное, странное, присутствие которого я в последние несколько часов особенно возбуждающе чувствовал рядом с собой.

Я могу поверить в то, что сейчас это самое Нечто, невыдуманное, не фантастическое, хоть и загадочное, волшебное и, разумеется, странное, я могу поверить (но не хочу и не буду, хотя бы, наверное, еще какое-то время, длинное-недолгое, до смерти или до чуть более раннего срока), что оно, это Нечто, сидело сейчас в неоткупоренном до сих пор мною «хаммере» на месте водителя и корчило из себя, и достаточно достоверно притом, Старика — моего, того, которого я вот только что, то есть очень даже недавно, написал на трех портретах подряд, точь-в-точь такого же, без единого, что безудержно любопытно, отличия, даже с идентичной родинкой под стальными, но явно напитанными нежной начинкой губами…

Слишком много подтверждающихся объективной реальностью совпадений…

Я видел его лицо, как вижу сейчас в сияющем зеркале неба свое.

Живой Старик захватил даже рисунок некоторых морщинок со своих портретов.

И именно точно такими же подвижными, быстрыми, решительными, ловкими, усмешливыми глазами он следил за мной там, в моей мастерской, со всех своих трех, без устали плавящихся в болезненной, уничтожающей, смертельной горячке портретов.

Старик — это и есть Нечто. Нечто — это и есть Старик. Или так: Старик — это нечто, которое сотворило то самое Нечто. Это его, Нечто, двойник, это его дубль, это его, так скажем, допустим, может быть, позволим себе подобное предположить, создадим прецедент, устроим точечную провокацию, это квантовый образ или какой-то там еще образ, хрен его знает какой, наверняка какой-то не установленный доподлинно пока, но образ, но образ тем не менее. Так вот я утверждаю…