Тот самый - [39]

Я промолчал. Мне показалось, что этот упрек относился вовсе не к тому, что я нечаянно задел коробку. Дом пустовал, поэтому шум если и мог привлечь кого-то, то только призраков. Кир упрекал меня, и мне нечем было ему ответить. Должен ли я извиниться?

«Прости, что поцеловал твою подругу».

Это звучало отвратительно, поэтому я решил не продолжать разговор. Выставил руки перед собой, чтобы ни во что не врезаться, и пошел вперед. Постепенно глаза начали привыкать к темноте, и мне показалось, что я даже различал цвета. Деревянные полки, заставленные хламом, скрученный коричневый ковер в углу, коробки, перемотанные скотчем. По всей видимости, подвал располагался под всем домом. Большое пространство разделяли несколько бетонных балок. На одной из полок стояли банки с соленьями, покрытые изнутри сизой плесенью. На полу валялся велосипед без заднего колеса. Я нагнулся и провел пальцами по раме: темно-зеленая краска облупилась. Слева от меня лежали пустые пластиковые бутылки, коробки с грудой одежды. Я разглядел старинную швейную машинку. Книги без обложек с пожелтевшими и оборванными страницами. Запчасти для мотора.

Каждая вещь в подвале свидетельствовала о том, что сюда давно не ступала нога хозяина дома. Или хозяйки. Я пытался нарисовать себе ее образ, но все мысли разлетались, как летучие мыши при вспышке света. Темный подвал стал склепом для забытых, никому не нужных вещей. Может быть, их оставили здесь намеренно. Я посветил телефоном на открытую коробку и достал из нее грязную куклу: карие глаза, когда-то способные смыкать пластиковые веки, залипли в глазницах: один глаз был полностью закрыт, второй – полуоткрыт и украшен жесткими ресницами с наростами пыли. Одним темным глазом кукла внимательно смотрела на меня. Рыжие волосы, сбившиеся в клок, застыли в одном положении. Изъеденное молью платье теперь напоминало половую тряпку. Я закрыл кукле глаз, словно давая последний покой, и положил ее обратно в коробку. Этот жест невольно напомнил мне церемонию погребения. Когда-то куклу любили, расчесывали рыжие локоны, переодевали наряды и поили чаем из игрушечной чашки. Сейчас же кукла не нужна даже крысам. Несправедливо, а справедливо, по уверению моей мамы, вообще не бывает.

«Всегда проще свалить ответственность на кого-то другого».

Я все еще думал о словах Кира. Они засели в голове, как навязчивая песня: будто я не помнил всех слов, но все равно напевал мотив. Возможно, я и правда не умел отвечать за свои поступки. Раньше в этом не было нужды, а сейчас мне было проще делать вид, что ничего не произошло. Поведение, недостойное уважения. Наверняка Кир на моем месте поступил бы иначе. Кир был не такой, как я. Смелый и уверенный в себе. Я понял это в день нашего знакомства, когда его не побеспокоила рубашка, перепачканная зеленкой.

– Спасибо, – сказал я темноте, наткнувшись рукой на очередную полку.

Это было не обязательно, но мне хотелось сказать.

– Хм, – ответила мне темнота после минутного размышления. – За что?

– За Керуака.

– Тогда я тут ни при чем. Это Конфуций.

Разговор не клеился, и я решил выбираться из подвала. Я посветил телефоном под ноги, отыскивая взглядом ступеньки, которые вели к спасительному свету. Затхлый тяжелый воздух пропитался запахом сырости: казалось, с каждым новым вдохом плесень разрасталась в легких, опутывала ребра перламутровыми чешуйками и просачивалась через кожу.

«Всегда проще свалить ответственность на кого-то другого», – его слова звучали как мантра. Как проклятие. Как заклинание. Я повторял его снова и снова, словно после стократного повторения это перестанет быть неприятной правдой.

В книгах все было проще. Там я был кем угодно, а это значило, что на самом деле я был никем. Все вокруг принимали за меня решения, но чего я хотел на самом деле?

Я отыскал взглядом ветхие ступеньки и обрадовался: больше не придется оставаться здесь. Сделав порывистый шаг, я наткнулся на препятствие.

– Снова полтергейст?

– Теперь я.

– Надо же! Жека ждет.

– Я поцеловал ее, потому что тогда мне хотелось ее поцеловать. Не то чтобы…

– Поздравляю!

В темноте вспыхнул дисплей телефона и тут же погас.

– Нет, не то чтобы она мне нравилась так, как должна нравиться… Просто я… – Все, сказанное мной, выглядело как оправдание. Пока я пытался подобрать правильные слова, вопрос Кира разбил все мысли:

– И зачем ты мне это говоришь?

– Не знаю, – после секундного замешательства ответил я. – Потому что нам надо об этом говорить?

– Зачем?

Затеяв этот разговор, я не думал, что говорить об этом будет так сложно. Зачем? Я и сам не знал.

– Я не знаю зачем. А зачем люди вообще разговаривают?

– Чтобы не слушать тишину.

Злость Кира я принял за ревность. Ревность к Же. Сейчас я понял, что ничего не знал об их отношениях, поэтому выглядел глупо. Возможно, Кир уже жалел о нашем знакомстве.

– Очень смешно, – ответил я без тени улыбки. В конце концов, я тоже начал злиться, чувствуя, что разговор заходит в тупик. Кир будто специально оставлял меня без возможности ответить, потому что любая моя фраза разбивалась о его вопрос «зачем». – Я понимаю, что Же тебе нравится, и, наверное, я должен был извиниться за то, что поцеловал ее. Так что извини. Я не собирался ее целовать, если тебе от этого станет легче, просто так… просто так получилось, и всё. И всё, – повторил я на выдохе.