Тот самый - [24]

Шрифт
Интервал

– Не то слово, – подтвердил я кивком, не отрывая взгляд от черных пуговиц.

– Там дождь, – шепотом добавила Жека.

– Да ладно? – наигранно удивился Кир. – Я думал, там апокалипсис начался. А это всего лишь дождь.

– Придурок, – заключила Жека. – Я к тому, что нужно переждать.

– И я знаю где, – заговорщицки произнесла Алиса.

Мы все внимательно посмотрели на нее. Алиса, удостоенная вниманием, гордо откинула прядь светлых волос с лица.

– Чердак!

Алиса скользнула в сумрак коридора. Через мгновение в темноте исчезла и Жека. Я остановился в дверном проеме, застегивая последние пуговицы рубашки. Кир прислонился спиной к деревянному косяку и встал напротив. Ощутив его присутствие рядом, я поднял взгляд. Совесть все еще мучила меня за то, что я оставил его в больнице. Я хотел извиниться. В эту секунду под раскаты грома между нами установилось молчаливое понимание. Шепот в коридоре отвлек нас друг от друга.

Мы обменялись быстрыми взглядами, чувствуя недосказанность, и вышли из комнаты. Я дернул Алису за руку.

– Нам нужен свет, – сказал я, пытаясь разглядеть выражение ее лица. – Схожу за свечами, пока вы подниметесь наверх.

– Только тихо. – Алиса приложила палец к моим губам. – Не разбуди маму.

– Сейчас ее разбудит разве что… – Я задумчиво почесал затылок, растрепав вьющиеся волосы.

– Шелест денег? – тихо засмеялась Алиса.

– Или аромат дорогого мужского одеколона.

– Знаешь что? – Алиса улыбнулась. – Никому не пожелаю таких детей, как мы!

– Гадкие-гадкие мы, – подтвердил я с ухмылкой. – Ну всё, я за свечами.

Мы молча кивнули друг другу и разошлись. В одной из пустующих комнат я отыскал старый сервант с сервизом. Сервант был громоздким, неуютным, с облупившейся краской: он, покрытый древней пылью, стоял забытый и никому не нужный. Он достался нам от погибшей маминой сестры. Мама сложила туда привезенный сервиз, но через несколько дней стеклянные полки рухнули, обрушив на дом звон осколков. Практически вся посуда разбилась, а битые хрустальные осколки до сих пор можно было отыскать под ковром или за старым креслом. Ничто живое не задерживалось здесь, и мне самому не хотелось оставаться в этой комнате.

Я быстро юркнул к серванту, словно меня могли зацепить невидимые руки, тянущиеся из мрака, и на ощупь достал с нижних полок несколько свечей с подсвечниками. Когда-то эти свечи использовали: под пальцами я чувствовал бугорки застывшего воска.

В коридоре я вновь оглянулся на дверь, ведущую в мамину спальню, будто та могла отвориться в любую секунду, и осторожно зашагал к чердаку. Когда я ступил на первую ступеньку, раскат грома заставил дом вздрогнуть. Под ногами я ощутил легкую вибрацию. Вздрогнув вместе с домом, я зашагал наверх. Коснувшись пальцами деревянной панели, я почувствовал единение с домом, и мне стало жаль его. Одинокого старика на высоком холме никто не любил. Может быть, поэтому он так надсадно кашлял проржавевшими трубами, скулил, как брошенный пес на цепи, и скрипел половицами.

Я поднялся на чердак, прислушиваясь к голосам, и остановился. Поставив свечи на ящики с хламом, я вспомнил:

– Зажигалка!

– Что? – Я различил голос Алисы.

– Свечи есть, а зажигалку взять забыл.

Мне не особо хотелось возвращаться вниз. Точнее, совсем не хотелось.

– А Прометей из тебя, честно говоря, так себе, – в чердачной темноте ожил голос Кира. – Представьте, спускается такой Прометей к людям и говорит: я вам тут кое-что принес! Тянется рукой в карман и добавляет: а нет, забыл!

В воздухе вспыхнул рыжий огонек, напоминая пузатого светлячка. Несколько секунд я наблюдал за мерцанием, пока фитиль не озарился ярким пламенем. Кир зажигал свечу за свечой.

В мерцающем свете я наконец разглядел Жеку. Она прижимала загипсованную от запястья до локтя руку к груди, но это не делало ее уязвимой. Лицо Жеки казалось решительным и сосредоточенным. Несколько голубых прядей прилипли к скулам, вырисовывая на коже темно-синие узоры. За все время мы с Алисой так ни разу и не узнали, как у нее дела.

– Но вам повезло, что у меня есть зажигалка, – добавил Кир, пряча ее в карман.

– О, спасибо, великий и могущественный! – Жека поклонилась, поднимая руку над головой, и все засмеялись.

Жека дрожала. Я не без труда открыл старый комод с проржавевшим замком и заглянул внутрь. На дне валялись куча бесполезного тряпья и несколько изъеденных молью пледов. Достав тяжелое полотно ткани, я встряхнул его, и пыль поднялась в воздух. Я протянул плед Жеке. Они с Алисой уселись на ящик. Возможно, я не умел извиняться. Жека понимающе взглянула на меня, едва заметно кивнула и завернулась в плед вместе с Алисой.

На чердаке было ощутимо холоднее, чем в доме, а дождь, барабанивший по крыше, усиливал это чувство. Я растер плечи руками и огляделся.

Мы молчали, словно непогода нас измотала. Я взглянул на маленькое окошко под потолком: черное небо, окутанное тучами, едва разрезали молнии. Наша жизнь похожа на грозовое небо. Часто мы движемся в темноте, на ощупь, не зная, куда приведет дорога, и только изредка появляются вспышки, озаряя развилки путей.

– А кто-нибудь из вас знал, что мы видим все звезды не такими, какие они есть на самом деле? – Жека заговорила, проследив за моим взглядом. – Я много об этом читала. Когда-то…


Рекомендуем почитать
Всё сложно

Роман Юлии Краковской поднимает самые актуальные темы сегодняшней общественной дискуссии – темы абьюза и манипуляции. Оказавшись в чужой стране, с новой семьей и на новой работе, героиня книги, кажется, может рассчитывать на поддержку самых близких людей – любимого мужа и лучшей подруги. Но именно эти люди начинают искать у нее слабые места… Содержит нецензурную брань.


Дом

Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.


Семь историй о любви и катарсисе

В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.