Тот самый - [10]

Я захлопнул книгу и вплел пальцы в вихрастые волосы, натягивая темные пряди до легкой боли.

– Но я не могу все время сидеть дома, понимаешь? Нельзя всю жизнь провести в клетке, ма. Мне уже шестнадцать лет! Ничего не случится, если я буду делать то, что делают другие нормальные люди…

Как у нормальных людей у меня никогда не получалось. Порой я одновременно стремился к общению и избегал его. Я не знал, как правильно вести себя, не знал, как быть собой. В обществе я терялся, а былая уверенность таяла, словно кусок льда в стакане с теплой водой.

– Знаешь, я тоже так говорила матери. Протестовала. Но она оказалась права. Я сбегала из дома, понимаешь… не думая о последствиях и об ответственности. Со временем появились вы.

Алисе было семнадцать лет, а нашей маме – тридцать три года. Она родила ее, будучи подростком. Еще одно темное пятно на семье Граниных.

– Тогда одной проблемой стало меньше, ма. Ведь я не могу залететь, да? Поговори об этом с Алисой… – Получилось гораздо язвительнее, чем я планировал, но остановиться уже не мог. – Я не ты, неужели непонятно? Не собираюсь я делать никаких глупостей, я хочу быть как все! Ты не хочешь выпускать нас из дома, потому что сама натворила глупостей в нашем возрасте. Ты держишь меня на привязи, думая, что так сможешь исправить собственные ошибки. Но я не ты! И, заперев меня, ты не сотрешь свое прошлое, ма. Не сотрешь нас. Разберись сначала с собой, а потом указывай нам, что делать! И вообще, раз уж мы так тебе мешаем, не нужно было нас рожать!

С губ, обжигая горло, едва не сорвалась фраза «Ненавижу тебя», но я вовремя прикусил щеку. Почему мы должны расплачиваться за ошибки наших родителей?

Оставив книгу на крыльце, я влетел в дом, пытаясь усмирить чувства. Одновременно я злился и волновался, обижался и нервничал. Как дикий зверь, я метался в маленькой комнате и мерил ее шагами, чтобы успокоиться. Я чувствовал себя мухой в коконе липкой паутины.

Взгляд остановился на оленьих рогах, которые висели на стене. Однажды Алиса притащила их в дом и, довольная собой, вручила мне. «Они идеально тебе подходят, знаешь ли», – сказала она, широко улыбаясь. Я так и не понял, где Алиса взяла их и почему они мне подходят, но рога мне понравились. Я использовал их как вешалку для наушников. Стянув наушники с оленьих рогов, я достал из ящика стола блокнот, ручку с черной пастой и погрузился в вымышленный мир. Мысли расцветали особенно ярко, когда я водил по бумаге черной ручкой. Такой цвет букв нравился мне больше всего.

После последней ссоры несколько дней мы с мамой провели в траурном молчании, оплакивая все несбывшиеся надежды. Как и всегда, мы заговорили, будто между нами не встали сказанные слова. Каждый раз стена из обидных слов становилась все крепче, а ниточка, все еще связывающая нас, – тоньше.

Тем временем Алиса замкнулась, и я не мог вскрыть замок, который она повесила на наши отношения. Я догадывался: она злилась на меня из-за маминого наказания. Я не лез к ней, дожидаясь, когда буря стихнет сама собой. Буря не стихала.

– Такой у вас возраст, – отмахивалась мама на мои попытки узнать, из-за чего переменилось настроение Алисы.

– Какой?

– Возраст подвергать все сомнению, ни с чем не соглашаться и раздражаться от нечаянного вздоха.

– Значит, у тебя всю жизнь такой возраст, ма? – бодро спросил я.

– Не смей перечить матери! – серьезно произнесла она, но в голосе сквозила улыбка.

– Никакой свободы слова в этом доме! – в тон ей ответил я.

Чтобы занять вечера, я стал выгуливать лабрадора нашей соседки – его уши смешно подлетали вверх при беге. Мы быстро подружились. Он ставил передние лапы мне на плечи и облизывал лицо шершавым языком. Мы вместе бегали в парке и купались в озере. Ноги соседки, пораженные артритом, не позволяли ей гулять с Себастьяном так часто, как требовалось.

Во время очередной прогулки я лежал в тени деревьев, затерявшись в глубине парка, и читал. Пес носился рядом с мячиком в зубах и вилял хвостом. Его хвост служил единственным источником ветра, поэтому я смачивал сухие губы водой и вновь принимался читать, увлеченно перелистывая страницу за страницей.

Когда грязный мяч упал мне на ноги, я недовольно шикнул на пса.

– Себа! Ну он же грязный… и слюнявый… – Я смахнул пыль с шорт и тут же улыбнулся, увидев довольную морду пса. – Ну я же только что с тобой играл! Даже не проси…

Я быстро капитулировал под молящим взглядом и бросил мячик в кусты, чтобы пес дал мне больше времени на чтение.

– Давай, Себа, ищи…

Он метнулся в сторону, и взгляд успел зафиксировать только светлый хвост, утопающий в зелени.

Я пытался одолеть «Мастера и Маргариту» Булгакова. Губы беззвучно шевелились, оживляя слова и пуская их в раскаленный воздух. Я снова и снова бросал мячик и тут же погружался в тонкое кружево слов.

Когда кусты зашелестели, я мысленно приготовился к довольной морде лабрадора. Трава захрустела под чьими-то быстрыми шагами. Развернувшись, я буквально тут же упал обратно. Пес, преследуя летевший мяч, прыгнул на меня. Высвободившись, я огляделся.

– Мяч застрял в ветках кустарника. Я помог.

Рука подняла мяч с земли и вновь бросила его. Пес, взвизгнув от удовольствия, помчался за ним. Закрыв книгу, я с прищуром посмотрел на невесть откуда взявшегося Кира.