Тот, кто убьет - [19]

— Рад, что не только у меня проблемы с памятью, — бормочу я, не сводя глаз с ее школьных туфель, которые мелькают за краем обрыва.

— Я никогда тебя не забывала. Я помню все твои рисунки, помню каждый твой взгляд на меня в классе.

Я чуть не падаю вниз. Все?

— И сколько же раз я глядел на тебя в классе?

— В первый день два.

— Два? — Я точно знаю, что она оглянулась только раз.

Чувствуя на себе ее взгляд, я продолжаю смотреть на ее туфли.

— Вид у тебя был такой… несчастный.

Приехали.

— Как будто тебе было больно.

Я фыркаю от смеха.

— Вот это похоже на правду. — Кажется, тот первый день был сто лет назад.

— Во второй день ты смотрел на меня десять раз, — продолжает она.

Я точно знаю, что всего один, и понимаю, что она меня дразнит.

— А на третий всего два раза, и, хотя в тот день я села рядом с тобой на рисовании, ты глядел не на меня, а на того воробья.

— Это был дрозд, и я его рисовал.

— Мне казалось, что после этого ты перестал меня стесняться, но, оказывается, нет, ведь ты и сейчас на меня не смотришь. — Перестав болтать ногами, она приподнимает их, сбрасывает туфли, и они падают вниз.

— Я не стесняюсь того, что на тебя смотрел.

— Посмотри сюда.

Я знаю, что она показывает на свое лицо, но продолжаю пялиться туда, где только что Анна-Лиза покачивала ногами. Медленно поворачиваю голову и с трудом сглатываю. Она, как всегда, прекрасна. Волосы — белый шоколад, а кожа — чисто медовая сладость, слегка тронутая румянцем и еще более нежно опрыснутая солнцем.

Господи! Если бы она еще и улыбнулась!

— Ты знаешь, какие у тебя удивительные глаза? — спрашивает она.

— Нет.

Она подталкивает меня плечом.

— Не будь таким угрюмым. Я ведь говорю тебе комплименты.

Она придвигается ближе и смотрит мне в глаза так, словно заглядывает в бездонный колодец. И я тоже тону в ее голубых искристых глазах, и миг все длится и длится.

Анна-Лиза отодвигается от меня и произносит:

— Ну, может, не такой уж ты и застенчивый. — Вдруг она соскальзывает с обрыва и мягко приземляется на красную землю внизу. Лететь там порядочно.

Я следую за ней, а когда я приземляюсь, она убегает от меня, точно газель, и мы с ней носимся друг за другом кругами, пока она не говорит, что ей пора — слишком рано.

Оставшись один, я ложусь спиной на песчаниковую плиту и переживаю все заново. И пытаюсь придумать, что бы такое сказать ей в следующий раз. Какой-нибудь комплимент, вроде того, что она говорила мне о моих глазах: «Твои глаза как небо летним утром», «Кожа у тебя как бархат», «Я люблю смотреть, как солнце запутывается в твоих волосах». Все это звучит так глупо, и я знаю, что никогда в жизни ничего подобного не скажу.

Мы встречаемся неделю спустя, но теперь Анна-Лиза грустит и не сводит глаз со своих туфель.

Я догадываюсь, в чем дело.

— Обо мне говорят много плохого?

Она отвечает не сразу, может, подсчитывает, сколько именно.

— Они говорят, что ты Черный Колдун.

— Будь это так, меня бы уже убили.

— Говорят, что ты скорее в отца, чем в мать.

И тут я вдруг понимаю, как опасны наши встречи.

— Иди. Тебе нельзя меня видеть.

Она хватает меня за руку, смотрит мне прямо в глаза и выпаливает:

— Мне плевать, что они говорят. Мне плевать даже на твоего отца. Мне нужен только ты.

Я не знаю, что ответить. Что тут вообще можно ответить? Но я делаю то, что мне хотелось сделать уже давно: беру ее руку, подношу к губам и целую.

С тех пор мы встречаемся каждую неделю, сидим на вершине скалы и разговариваем. Я рассказываю ей свою жизнь, не всю, только про бабушку, Дебору и Аррана. Я не говорю ей про Уэльс и про свои поездки туда, хоть мне и хочется. Но я боюсь. И ненавижу себя за это. Ненавижу себя за подлый, тошнотворный страх и мысль о том, что чем меньше она узнает, тем в большей безопасности будет.

Она рассказывает мне о себе. Ее отец и братья, судя по всему, та же Джессика, только в мужском варианте, а вот мать на удивление слабая для женщины Белая Ведьма. Похоже, дома у Анны-Лизы нет совсем никакой жизни, по сравнению с ней мое существование — сплошной покой и свобода. Зато она даже не слышала об Освидетельствованиях и не верит мне до тех пор, пока я не описываю ей светловолосого члена Совета, того, что сидит обычно по правую руку от председателя. Анна-Лиза говорит, что это, наверное, ее дядя — Сол О’Брайен.

Я спрашиваю ее о том, что меня всегда интересовало. Сколько на свете существует половинных кодов? Она не знает, но постарается выяснить у отца, который как-то связан с Советом.

На следующей неделе она сообщает мне ответ.

— Только один.

Однажды она спрашивает:

— Дебора уже нашла свой Дар?

— Нет. Ей будет трудно. Она слишком логически мыслит.

— Ниалл тоже мечется. Ему страшно хочется уметь становиться невидимым, как мой дядя и Киеран, но, кажется, это совсем не его сфера деятельности. Он так хотел, чтобы церемонию Дарения провел для него отец, наверное, думал, что это усилит его Дар. Но я сказала ему, что это не поможет. Киеран ведь выпил кровь мамы, а не папы. Мне кажется, что Дар связан с личностью самого человека: он либо есть, либо его нет в нем с самого начала, а магия Дарения лишь позволяет ему осуществиться, выйти наружу. Ниалл всегда слишком на виду, чтобы овладеть даром невидимости.