Тот, кто стреляет первым - [21]

Прикрывая окуляры бинокля от бликов, майор прошелся взглядом по склону, так и не ставшему для спецназа трамплином через наши головы на беззащитный город. Дважды вернулся к камню на обочине, у которого он лично распластал очередью фигуру в черном. У раненого дергалась нога, наверняка краешком зацепило и живот, потому что пальцы спецназовца тянулись к нему, а не к упавшему автомату. Собственно, что и требовалось доказать: выбивать наступающих из строя.

– Кажется, баба, товарищ майор, – нашел времечко всмотреться в раненого дневальный. – Ловко вы ее…

Майор замер. Усмотреть в безвольном, обмякшем теле женщину мог, конечно, только солдат, год их не видевший. Но наверняка ошибся. С какой стати на его выстрел вышла именно баба? Хотя в грузинском спецназе они есть…

– Вот и держи ее на прицеле, – привязал комбат слишком глазастого бойца к «трофею». Уж дамочку свою грузины наверняка попробуют вытащить. И пойдут за ней минимум два-три человека, которых можно снайперски снять. А это – кто-то оставшийся в живых из нашей команды. Арифметика боя, выверенная до сотой доли после запятой, которой в Южной Осетии невольно стала девчонка из спецназа. Куда лезла, дура? Наносила бы на щечки белую пудру в Тбилиси, а не черную краску в Цхинвале… – Я ее в бой не посылал!

А бой притих, захлебнувшись первой кровью. Грузии для победного броска все ж таки не хватило дыхания в один глоток, и теперь требовалось вытереть пот, насытиться боеприпасами, дождаться отставших. Лишь небо продолжали чертить серебристо-ангельские стрелы самолетов, время от времени сталкиваясь с выпущенными навстречу ракетами, вспыхивая при этом клубком огня и врезаясь в горы.

Все же война. Настоящая.

Майор ломал голову над делами земными, сию-минутными: или пробиваться на выручку миротворцам, или оставаться на месте, прикрывая жителей. Бросок на гору, к трепещущему флагу, избавлял от необходимости раз за разом наводить бинокль на камень и испытывать что-то в виде угрызений совести. Однако если уйти, освободится пространство между засевшим на склоне спецназом и жителями города. Уж на этот бросок у грузин одного глотка воздуха хватит. И про соотношение потерь при бое с жителями говорить не придется…

– Стонет, – зудел над ухом дневальный.

– А что, должна песни петь? Глаз не спускай.

Сам приблизил девушку через бинокль на вытянутую руку, навел резкость. Конечно, будешь стонать с таким ранением. В Чечне журналисты домогались рассказов о «белых колготках», тут же впору переиначивать их в «зеленые штаны». Но сама виновата, умный в гору не пойдет… А зацепил и впрямь живот. Теперь лежать ей надо только на спине и ни в коем случае не терять сознание. Иначе мышцы расслабятся, язык западет, и девочка попросту задохнется. Пробежала бы метров десять левее. Или правее. А теперь вот лежи…

– Что глядишь? – сам зыркнул на солдата, попытавшегося по выражению лица командира определить, что тот видит через окуляры. – Станут вытаскивать – так и быть, не стреляй. Баба все-таки.

Солдат отлип от автомата, комбат нашел себе дело на левом фланге, у тандыра. Да только что ему на флангах делать, там командиры рот и начштаба рулят. Место командира – на лихом коне, в центре. Напротив камня…

– Никого, – замотал головой дневальный, когда майор, возвращаясь, как с нимбом, с роем пуль над головой, распластался среди пустых картонных коробочек.

Комбат намерился привычно вскинуть бинокль, но глаз и без него безошибочно уловил: подергивания раненой становились все реже и замедленнее. Через пару минут солнце начнет переваливать через валун, и лицо спезназовки откроется прямым лучам. Не выдержит ведь – оно здесь ядреное, солнце-то…

– Что ж они своих-то бросают? – недоуменно оглянулся на солдата майор. – Нам, что ль, самим таскать?

Тень дневального сжалась так, что уместилась в дорожной выбоине. Все ясно, скоро домой. Это в начале службы можно получить пулю по неопытности, а под дембель – только по глупости. Были десантники справа и слева, но они, как и положено, держали под прицелом свои сектора обстрелов. У него самого – валун и умирающая девушка. А может, и впрямь попробовать вытащить? Был бы там мужик, лежать ему до скончания века, то есть боя, а с женщиной – вроде как не по-джентльменски…

– Никто не рыпался к ней? – поинтересовался у двоих в ларце.

– Мертво.

Мертво – это хорошо. Не доблесть, конечно, а дурость – таскать из огня врага, к тому же тобой подстреленного. И грузины небось подобного не сделают. Но тут русский майор ВДВ! Мухой туда и обратно. Рискнуть? А оно надо?

Эх-ма!

– Прикрой!

Вышвырнув из-под ботинок гравий, комбат рванулся к камню. И – сволочи. Грузины сволочи. Они все же держали на прицеле раненую, пусть и не как приманку, а просто оберегая ее от посторонних – так отгоняют воронье от жертвы.

Майор не был стервятником, но и его встретили огнем на распахе, едва тот раскрылся в своем стремительном орлином рывке.

Надломился комбат. Опрокинулся сначала в небо, потом неловко упал на бок. С усилием, еще при памяти и силе, перевалился на спину: так и впрямь надо делать при ранении в живот, он не зря мысленно подсказывал это девушке.