Тот, кто называл себя О.Генри - [47]
Иногда к нему подсаживался Джонсон.
— Старина, — говорил он, фамильярно похлопывая Билла по плечу. — За этим столом вы высиживаете золотое яичко, из которого через два-три годика проклюнется такой талант, какого еще не видели на Юго-Западе! Учтите, я никогда не бросаю слов на ветер.
Утром 10 февраля 1896 года у себя на столе он нашел письмо. Обыкновенный деловой конверт из плотной коричневой бумаги. Марка погашена штемпелем остинской почтовой конторы. Самое обычное письмо, каких в редакцию с утренней почтой приходило несколько десятков.
Он разорвал конверт и достал из него листок, исписанный круглым, безликим чиновничьим почерком.
Долго смотрел на ровные строчки, прежде чем понял, что это повестка, предлагающая ему явиться в суд, так как «во время своей работы кассиром в Первом Национальном банке города Остин вышеназванный Вильям Сидней Портер растратил или присвоил сумму в 4702 доллара 94 цента, что было обнаружено и запротоколировано государственным ревизором Национальных банков X. М. Уорнером».
— О черт, — пробормотал он, когда смысл слов дошел, наконец, до его сознания. — Я думал, все уже кончилось.
К столу подошел Мак-Леан.
— Что-нибудь случилось, дружище? — спросил он. — Ты выглядишь сегодня цента на два, не больше.
Билл молча протянул ему повестку. Мак Леан, наморщив лоб, прочитал ее. Усмехнулся.
— Обычная история, — сказал он. — Ничего оригинального.
— Но ведь Сэмюэль Годвин внес в кассу три тысячи долларов еще в апреле прошлого года! — воскликнул Билл. — Какого дьявола они опять подняли мое дело?
— Машина была пущена раньше, мой дорогой. Когда был обнаружен факт растраты?
— В марте.
— Вот видишь! Они все это время раскручивали маховик. Теперь он завертелся на полную мощность.
— Не понимаю, — сказал Билл.
— Тут и понимать-то нечего. Для этих крючков в судейской форме был важен факт растраты. Налицо было нарушение закона. Было оно, я спрашиваю?
— Было. Я этого не отрицаю.
— Ну вот. А остальное их не касалось.
— Что теперь делать, Эд?
— Ехать в Остин, конечно, и доказать, что это обвинение — судебная ошибка. Деньги-то внесены. Правда, зад ним числом, но внесены. Ты в полчаса можешь доказать свою невиновность. Идем-ка, покажем повестку старику Джонсону.
Атол собрала ему в небольшой чемоданчик самое необходимое. Он запретил ей идти на вокзал.
— Я вернусь, самое позднее, через два дня. Я в этом деле не виноват, Дэл. Никогда я не истратил даже цента чужих денег. Могу в этом поклясться.
В Гемпстеде он пересел на поезд, идущий в Новый Орлеан. В Остин он не приехал.
Детектив, следивший за ним от самого Хьюстона, доложил своему начальству:
«Я потерял его из виду в портовом районе Нового Орлеана. Вероятнее всего, он попытается выехать за границу на каком-нибудь грузовом пароходе. Он знает испанский и хорошо говорит на нем, поэтому можно предположить, что он направится на Кубу».
ГЛАВА О ВСАДНИКАХ ПРЕРИЙ,
которые доскакали до своей цели через много лет после описываемых событий, о великодушии Свистуна Дика, о розовой кукле по имени Клара и о рождественской индейке, присланной в конверте из синей бумаги
Дженнингс совсем перестал заглядывать в аптеку. Характер его вдруг резко изменился. Бесшабашность уступила место хмурой сосредоточенности, а общительность — замкнутости. Он постоянно о чем-то думал и временами уходил в себя так глубоко, что вздрагивал, когда его окликали по имени.
Хуже того — он стал скрытным. Однажды, когда Билл зашел в почтовое отделение, чтобы просмотреть свежие газеты, Эль вскочил со своего стула за конторкой и побледнел. Билл успел заметить, что он спрятал в ящик какие-то бумаги. И все полчаса, что Билл находился в отделении, Дженнингс односложно отвечал на вопросы и всем видом своим давал понять, что визит ему не особенно приятен.
В другой раз он случайно подслушал разговор Эля с Билли Рэйдлером.
— Ну, нет, — говорил Рэйдлер, — я всегда предпочитал «смит и вессон» кольту. И знаешь почему? У него рукоятка удобнее. И уж если засорится песком или какой—нибудь грязью — достаточно дунуть в ствол или вытереть о рубаху — и дело с концом. А эти паршивые кольты любой пылинки боятся.
— Чепуха! — возразил Эль. — Я пять лет работал одним кольтом, и он меня не подвел ни разу. А ты где его носил, на правом бедре или на левом?
— На левом, конечно. Рукояткой наружу и ближе к середине пояса.
Верно. Это самое удобное место. Справа оно тоже вроде бы неплохо, только быстро не выхватишь, если на тебя вдруг нападут. А скажи, Билли, может быть, все—таки стоит убрать этого старикашку Лэмбли? Мне он чертовски мешает. Я вторую ночь не сплю, думаю, что мне с ним сделать. Вечно он путается под ногами и постоянно суется не в свое дело.
С минуту длилось молчание. Потом Рэйдлер воскликнул с жаром:
Нет, нет, Эльджи! Ни в коем случае! Если ты пристрелишь Лэмбли, у тебя никого не останется. Ты и так убил уже четверых. По—моему, хватит. Надо заняться чем—нибудь другим.
Чем я могу заняться, черт побери?
Ну, хотя бы дать возможность действовать Франку. Ты совсем не даешь ему возможности показать себя.
Снова молчание.
— Что ж, пожалуй, ты прав, Билли. Попробуем выпустить на свободу Франка. Завтра же я им займусь.
