Тот, кто называл себя О.Генри - [16]

Последний такой вечер закончился трагически: он, Билли Портер, ввязался в глупую драку, и, спасая его от ножа, Дженнингс вынужден был застрелить его противника.

И снова бегство…

Для Эля и Франка это была лишь новая неудача в жизни и так богатой неудачами. Для Билла это был тяжелый кризис. Он признался Элю, что мечтал навсегда остаться в Мексике, выписать к себе жену и дочь и зажить здоровой жизнью скотовода. Были у него и еще кое-какие планы, но о них он пока умолчал.

И вот вместо этого всем троим пришлось, спасаясь теперь уже от мексиканского правосудия, направиться в Мацатлан, сесть на пароход, отходящий в Сан-Диего, и возвратиться в ту страну, откуда началось бегство.

От капитала в тридцать тысяч у них осталось четыреста семнадцать долларов. С этими деньгами они приехали в Сан-Антонио. Они шли по главной улице города, пропыленные, усталые, не зная, где проведут сегодняшнюю ночь.

— Эльджи, а я-то думал, что ты давно где-нибудь на севере! — крикнул какой-то человек с другой стороны улицы.

Рука Дженнингса нырнула за пазуху, но тотчас же опустилась. Он узнал ковбоя.

— Здорово, Тренчер, — сказал Эль. — Только без глупых восторгов и объятий. Нам нужен твой совет. Нам нужна крыша на сегодняшнюю ночь.

То было жестокое время освоения Юго-Запада. Поселенцы не доверяли друг другу. Они надеялись только на самих себя, на свою сметку, на свою предприимчивость и на свое оружие. «До бога высоко, до Вашингтона далеко», — говорили они, и обносили свои ранчо крепкими заборами с узкими бойницами для стрельбы. Твердость руки и меткость глаза считались высшими качествами человека. При встречах даже самые близкие друзья вели разговоры только деловые и очень короткие. Тренчер знал Эля и знал его прошлое.

— У меня здесь коляска, — сказал он. — Я сейчас еду на ранчо. Если хотите — переночуете у меня.

Ранчо Тренчера находилось в тридцати милях от города. Невысокие холмы окружали его с севера. По зеленой долине извивался светлый ручеек, а вдали зубчатыми фестонами темнел лес. Все было миниатюрным и очень красивым.

— Хорошее местечко, — сказал Эль. — Мы о таком мечтаем уже год.

В чем же дело? — сказал Тренчер. — Эта земля вместе с хижиной стоит пятнадцать тысяч. На ней двести голов бычков и сорок лошадей.

— Пятнадцать тысяч за землю со скотом? — спросил] Дженнингс.

— Да.

— У нас в активе всего четыреста долларов. Месяц назад мы бы могли…

Ковбой усмехнулся и подмигнул Элю. — Не тебе говорить о деньгах, Эльджи!

— Но где они? — спросил Эль.

— Тут рядом. В банке городка Гэли.

Эль потемнел.

Что? — воскликнул он. — Уж не думаешь ли ты, Тренчер, что я снова примусь за старое?

— А почему бы и нет? — сказал ковбой. — Для того чтобы начать спокойную жизнь, тебе нужны деньги, верно? А другого такого случая тебе долго не представится. Решай.

Эль вынул из кармана табак и бумагу. Долго скручивая папиросу. Билл не мог рассмотреть его лица, затененного широкими полями шляпы. Но он знал, что Дженнингс находится сейчас в очень щекотливом положении. Мысленно Эль перечеркнул старое; он много раз говорил об этом, и говорил с искренним отвращением. Он жалел, что втянул своего брата в разбойничью жизнь и навсегда испортил карьеру своему отцу. Он жалел и свою надломленную и неустроенную жизнь. Ведь когда-то у него была невеста, и в будущем он мечтал стать солидным прокурором округа и, может быть, штата. А вместо этого — грабитель поездов, npиметы которого известны чуть ли не всему Юго-Западу. Но и заново начинать жизнь без денег нельзя. С чего мог начать Дженнингс? Только с того, что он лучше всего знал. Он великолепно ездил верхом, умел клеймить скот и любил это дело. Наняться простым ковбоем на какое-нибудь ранчо значило быть на виду у всех, и в один прекрасный день у ограды загона появились бы синие мундиры и широкоплечий сержант защелкнул бы на его руках прочные стальные браслеты. Оставался единственный выход, единственное логическое решение проклятой задачи, которую он сам себе задал.

Билл вздохнул. Нет, не ему решать этот вопрос. Это личное дело Эля. Если он попросит у него совета, тогда он, Билл, даст совет.

Билл отошел к корралю и помог молодому парню, обильно украшенному револьверами, брату Тренчера, распрячь лошадь и закатить в сарай тележку, на которой они приехали на ранчо. Потом сел на бревно и закурил;

Уже совсем смерклось. Низкие техасские звезды, крупные, немерцающие, повисли над долиной. Ранчо было создано для тихой жизни вдали от любопытных глаз, для сосредоточенной работы над рассказами, для ленивых разговоров долгими вечерами в комнате, пропитанной запахом мескита и табака. Мирных, чудесных разговоров обо всем сразу: о том, через сколько дней высыпает ветряная оспа, каких размеров должна быть женская шея, сколько нужно семян моркови, чтобы засеять один акр земли, сколько треволнений выпадает на долю человека за пятьдесят лет жизни, как жарятся цыплята по-виргински, почему не выпускают купюр достоинством в сто тысяч долларов, кто какие законы попытался бы провести в конгрессе, будь он президентом, и еще о многих достойных и интересных вещах. Господи, какие это были бы фантастические вечера! На столе лампа в облачке розового света. Поскрипывание качалок. Чистый глинобитный пол. У входа небрежно брошенное седло с тускло поблескивающими стременами. Горный ветерок посвистывает в куче жестянок из-под томата, сложенных у сарая… И стопа чистой бумаги на столе. И сколько угодно времени…