Тот, что держит за руку - [16]

— Но, боюсь, ее здесь нет, — теряет выдержку доктор Голль, — и решать теперь вашему отцу! Вы сами не достигли еще совершеннолетия и потому не умеете права голоса.

Мелисса смотрит Окладистой Бороде в глаза и твердо произносит:

— Мы с отцом единодушны в этом вопросе, правда, отец?

Маттиас Вебер не смотрит дочери в глаза, он выглядит пристыженным и жалким, так что за него даже немного стыдно.

— Я… собственно я… Ханна очень хотела родить этого ребенка, — лепечет он тихо. — Может быть, есть какая-то возможность… я не знаю, сохранить его…

Три пары недовольных глаз смотрят на него с плохо скрываемым раздражением, после чего доктор Хоффманн откашливается и говорит:

— Итак, вы абсолютно уверены, что желаете сохранить этого ребенка, герр Вебер?

Тот бросает в сторону дочери растерянно-испуганный взгляд, словно ища в ней поддержку, но та глядит на него воинственно и почти зло — маленькая фурия на тропе войны.

— Дда, я уверен… это наше общее решение.

На секунду в кабинете повисает гнетущая тишина.

— Это ваше право, герр Вебер, — наконец прерывает ее доктор Хоффманн, и профессор Зелингер невольно кривится. — Но ради благополучия вашей супруги мы хотели бы провести еще один консилиум с врачами из Мюнхена… Думаю, вы не станете противиться подобному решению?

Тот снова мямлит нечто невразумительно-утвердительное, и я наконец-то облегченно выдыхаю. Только благодаря маленькой фурии нам удается выиграть эту эпохальную битву… Аллилуйя!

Маттиас Вебер с дочерью первыми покидают кабинет доктора Хоффманна, который окликает меня уже на пороге:

— Герр Штальбергер, можно вас на пару слов…

— Да, конечно.

— Марк… я могу вас так называть? — доктор Хоффманн улыбается мне усталой, всепонимающей улыбкой старого оракула. — Это, конечно, не мое дело, я понимаю, но могу я все-таки поинтересоваться, чем обусловлен ваш интерес к Ханне Вебер?

Да, этого вопроса вполне стоило ожидать, но я, абсолютно неподготовленный, утыкаюсь взглядом в цветные плитки пола, не зная, что же ему на это ответить.

— Скажем так, я просто неравнодушный знакомец, которому небезразлична судьба этой женщины…

— Вы были знакомы с ней прежде? — доктор делает особенный акцент на словосочетании «с ней», определенно намекая на нечто неприличное, и я с отчаянием понимаю, что мое лицо заливает краской стыда… Только не это.

Доктор Хоффманн тактично отводит глаза в сторону, давая мне время прийти в себя.

— До вчерашнего утра я никогда не встречал Ханны Вебер, — наконец произношу я, радуясь возможности оправдаться, — и уж тем более никогда не говорил с ней… Как видите, у меня нет скрытых мотивов!

Голубые глаза собеседника просвечивают меня, подобно рентгену, и это определенно не входит в десятку приятнейших переживаний моей жизни.

— В таком случае, все становится еще более запутанным! — говорит доктор Хоффманн, отступая в сторону и позволяя мне покинуть свой кабинет. — Вы уверены, что хотите быть причастным к этой истории? Не лучше ли позволить Веберам самим делать свой выбор.

— По-моему, именно это они сегодня и сделали! — повышаю градус своего голоса. — И разве же я хоть как-то на них давил?

— Не реагируйте столь воинственно, молодой человек, — примирительно говорит доктор Хоффманн. — Это просто совет друга, не более.

Окидываю нового «друга» совершенно недружелюбным взглядом и, бросив столь же недружелюбное «прощайте» стремительно выхожу за дверь.

Только там я наконец шумно выдыхаю, словно все это время задерживал дыхание, подобно глубоководным ныряльщикам или ловцам жемчуга, о которых не так давно читал в каком-то научном журнале; в ушах ухает, сердце колотится…

Во что ты вообще ввязался, Марк Штальбергер?

7 глава

Глава 7.

Выхожу из клиники и присаживаюсь на скамейку рядом с маленький, иссохшей старушкой, которая приветливо мне улыбается, сильно напоминая бабушку… Мысль о ней немного успокаивает расшалившиеся нервы, но сердце все равно остервенело клокочет где — то прямо у горла. Безумие!

Запрокидываю голову и обвожу взглядом больничные окна, словно надеясь таким образом увидеть как саму Ханну Вебер, так и родных у ее постели… Мне отчего-то кажется, что они, непременно, должны быть там, ведь это так естественно, разве нет?

И мне тоже хочется быть там, и о причинах собственного желания не хочу даже допытываться — просто встаю и шагаю назад в клинику.

Дежурная медсестра сообщает мне, что данную пациентку никто сегодня не навещал, да и сами посещения ограничены по времени, а потом подвергает меня строжайшему допросу, стоит только заикнуться о желании пройти к той в палату. Называюсь близким другом семьи — и меня наконец допускают к пациентке в палате номер 205.

Женщина на больничной койке кажется маленький и невесомой, словно выходец из другого мира, призрак, на краткий миг видимый нашему взгляду, а потом вновь растворяющийся в воздухе… Незнакомка.

Подхожу и долго всматриваюсь в ее болезненно-бледное лицо, почти не отличимое по цвету от бинтов на ее голове; женщина лежит неподвижно, словно египетская мумия, и только пиканье электрокардиографа хоть как-то оживляет мертвую тишину этого больничного «мавзолея».

— Здравствуйте, Ханна, — еле слышно произношу я, и звук собственного голоса посреди этой давящей тишины пугает меня… — Мы с вами официально не знакомы, меня зовут Марк…