Тот, что держит за руку - [15]

Речи Окладистой Бороды такие вкрадчиво-сладкие, что я невольно представляю его в виде гамельнского крысолова, заманивающего несчастных детей в точку невозврата… Еще несколько ласковых слов — и Ханна потеряет своего нерожденного ребенка! Он сгинет в небытии.

— Значит вы уверены, что аборт поможет этой женщине выйти из комы? — вступаю в диалог, с трудом сдерживая насмешку в голосе. — Вы готовы гарантировать это со стопроцентной уверенностью?

Окладистая Борода, то бишь профессор Голль, смеряет меня гневным взглядом, а потом четко припечатывает:

— Ни один человек не может дать вам стопроцентной гарантии, молодой человек. Кома — это до конца не изученное состояние человеческого мозга, мы не можем сказать однозначно, выйдет ли человек из коматозного состояния через день, месяц или год… а, может быть, и вовсе никогда не придет в себя.

— Тогда почему вы принуждаете этого мужчину делать выбор либо в пользу жены, либо в пользу его же нерожденного ребенка? Ханна Вебер может завтра же прийти в себя и спросить вас о том, где ее ребенок… Что вы тогда ей ответите?

— Я отвечу, — вмешивается в разговор третий участник этого консилиума, — что ради повышения шансов пациента на выздоровление, мы вынуждены были пойти на столь крайние меры… пусть даже они и кажутся вам варварскими.

«Повышение шансов», меня даже передергивает от холодного безразличия этих слов. А ведь они говорят о жизни другого человека, пусть даже еще и неродившегося…

— У вас уже есть дети, герр Вебер, — перехватывает инициативу профессор Голль, — и, несомненно, будут еще, если только ваша жена останется жива, — он делает особое ударение на последнем слове и при этом ожигает меня таким неприязненным взглядом, словно я как раз-таки и мечтаю уморить Ханну Вебер самым постыдным образом. — Но любая беременность — это дополнительная нагрузка на организм женщины, и готовы ли вы рисковать своей женой ради едва сформировавшейся жизни, которая может даже не сохраниться? Повторяю: беременность в купе с комой — вещи малоизученные и не подвластные нашим прогнозам, — его голос в очередной раз делается теплым, как парное молоко. — Но за нашими плечами долгие годы врачебной практики, герр Вебер, и вы можете смело положиться на наши знания и опыт. Мы хотим лучшего для своих пациентов…

Тот, к кому обращена вся эта тирада, скукоживается еще больше, если таковое вообще возможно, и я начинаю понимать, что наша битва практически проиграна. Меч в ножках — остается только молиться, говоря метафорически. И тут раздается стук в дверь… Пять голов одновременно поворачиваются в сторону этого неожиданного вмешательство, которое в лице Мелиссы Вебер заглядывает в кабинет и преспокойно осведомляется:

— Надеюсь, я не пропустила ничего важного?

Первым приходит в себя профессор Зелингер, который и говорит:

— Извините, но вы должно быть ошиблись кабинетом, юная леди…

Ту не смущает ни его зычный, с нотками легкого укора голос, ни его строгий, призванный вызывать трепет взгляд — все это она игнорирует, словно и вовсе не замечая, и я вдруг ощущаю прилив неизведанного доныне воодушевления, от которого даже начинает щекотать в горле… А Мелисса, между тем, входит в кабинет доктора Хоффманна и закрывает за собой дверь.

— Нет, кабинетом я не ошиблась, — произносит она со спокойной воинственностью. — Здесь обсуждают судьбу моего нерожденного брата или сестры, и я хочу при этом присутствовать, — окидывает шокированных мужчин единым, недрогнувшим взглядом. — Так на чем вы тут остановились? — ее карие глаза, густо обведенные черной подводкой, плавно скользят от одного лица к другому, лишь на секунду замерев на мне… и снова обращаются вспять.

— Мелисса! — наконец лепечет ее отец, пытаясь сделать грозное лицо, но становится похож на насупленную мышь в опустевшем чулане. — Что ты здесь делаешь? Ты должна быть в школе.

Девочка игнорирует отца и заявляет:

— Я выступаю здесь от лица своей матери, можете считать меня ее официальным представителем! — и для большего эффекта она упирают руки в бока. Ее девичья грудь под черной футболкой так и ходит ходуном…

— Девочка, — голос профессора Зелингера звучит несколько настороженно, словно он увещевает дикую летучую мышь, готовую вцепиться ему в волосы, — я, конечно, понимаю твои чувства…

— Вы-то и понимаете? — дерзко прерывает его Мелисса. — Это моя мама лежит в коме и это я нахожусь в полнейшем неведении относительно ее дальнейшей судьбы, — тяжелый вздох. — И это только я… я одна знаю, что я сейчас чувствую! Так что не надо мне тут заливать о том, какой вы всепонимающий дядечка… Хорошо?

Мне нравится бесшабашная дерзость Мелиссы, готовой бросать вызов всему миру не только своим внешним видом, но и словами, а вот ее отец явно от этого не в восторге:

— Ты не имеешь права так разговаривать с этими почтенными господами, — пеняет он дочери все с тем же насупленным выражением лица. — Немедленно извинись!

Девочка вскидывает голову, и волосы черной волной укутывают ее плечи, подобно плащу супергероя.

— Извините меня, господа, — говорит она все тем же дерзким голосом, — но я не позволю вам убить маминого ребенка! Если бы она была здесь, то сама сказала бы вам то же самое…