Тоска небывалой весны - [11]

Для общего развития, как полагалось в дворянских семьях, Миша брал уроки фортепиано, флейты и скрипки, занимался рисованием. Бабушка попросила известного в Москве живописца Александра Степановича Солоницкого давать уроки ее внуку. О занятиях с ним Миша писал Марии Акимовне: «Заставьте, пожалуйста, Екима рисовать контуры, мой учитель говорит, что я еще буду их рисовать с полгода; но я лучше стал рисовать; однако же мне запрещено рисовать свое. Скоро я начну рисовать с бюстов. Какое удовольствие! К тому же Александр Степанович мне показывает, как должно рисовать пейзажи».

Юрий Петрович Лермонтов приезжал в эту осень в Москву несколько раз: подготовить заклад своего имения. Оно приносило 10 тысяч дохода, но не хватало на привычную жизнь. Приданое Марии Михайловны (25 тысяч) было уже израсходовано.

Жил он в доме Арсеньевой, и Миша дарил ему свои рисунки, рассказывал об успехах в учебе, ездили вместе в театр. Бывали у общих знакомых Лермонтова и Елизаветы Алексеевны: Миша мог видеть, с каким уважением встречают его отца, стал понимать, что бабушка зря обвиняла его в легкомысленной жизни.

В московском опекунском совете попечителем был Николай Васильевич Арсеньев, родственник Елизаветы Алексеевны со стороны мужа, давний знакомец Лермонтова. С ним Юрий Петрович и подготовил заклад имения. Занимался в Москве он еще одним хлопотным делом: восстанавливал документ на дворянство, который был нужен для поступления сына в пансион. Когда и кем документ был утерян, неизвестно. Возможно, Авдотья Петровна брала для каких-либо нужд в Москву, да так и пропал он при общей панике в 1812 году. Но фамильный герб сохранился. В основе его –– базовый герб шотландских Лермонтов: в золотом щите черное стропило, на котором 3 ромба, а под стропилом цветок. Щит увенчан дворянским шлемом с дворянской короной; внизу девиз: «Моя судьба –– путь Иисуса».

Вскоре началась зима и выезды на детские балы. Танцы, красивые девочки в модных нарядах, –– это кружило голову Мише. Были катания с гор и на тройках, визиты к родным, где Миша узнал о московском театре своего деда. Также узнал он, что дед собутыльничал с графом Орловым.

Часто бывали у вдовствующей жены Дмитрия Алексеевича Столыпина. Летом она жила в Середникове, зимой приезжала в Москву. Дмитрий Алексеевич был замечательный человек: образованный, прогрессивный; командуя корпусом в Южной армии, завел ланкастерские школы взаимного обучения, которым в среде декабристов уделялось большое внимание, был дружен с Пестелем; декабристы предполагали ввести Столыпина в состав временного правительства. После восстания на Сенатской площади о Столыпине стало известно Николаю I, его неминуемо ждала Сибирь, ходили слухи, что Дмитрий Алексеевич застрелился. Но остался маленький сын Аркадий, –– в будущем отец выдающегося российского реформатора Петра Аркадьевича Столыпина.

Жена Дмитрия Алексеевича –– Екатерина Аркадьевна, была великолепной пианисткой: в 1816 году, когда приезжала в Пензу, Сперанский ходил специально слушать ее. «...Каждый день я слушаю ее и не могу наслушаться. Какой талант! Это второй Фильд...»

В московской квартире Столыпиной постоянно собиралась молодежь, устраивались танцевальные и музыкальные вечера. Здесь Миша Лермонтов приобщился к классической музыке.

И все же уроки были важнее всего: Елизавета Алексеевна наняла для внука учителя английского языка –– Виндсона, с оплатой 3000 рублей в год, предоставив ему для проживания флигель, куда он переехал вместе с женой.

Обучать Мишу Виндсон начал с чтения английской литературы, полагая, что это самый быстрый способ выучить язык, что начинать с английской грамматики –– значит отодвинуть владение языком на несколько лет. Он оказался прав: через несколько месяцев Миша стал понимать английский, читал Мура и поэтические произведения Вальтера Скотта. Но писал по-английски плохо.

В середине февраля приехал Юрий Петрович –– для окончательного решения заклада своего имения. Оно было заложено на общих основаниях –– по 200 рублей за ревизскую душу. За 140 душ он получил 28 000 рублей. Теперь ежегодно в течение двадцати четырёх лет надо было платить в опекунский совет свыше двух тысяч рублей, фактически пятую часть дохода с имения. Тяжело бремя ложилось на Лермонтовых, но винить в этом Юрия Петровича было нельзя: жили только с продажи хлеба, а он в те годы был дешев.

Несмотря на нездоровье и хлопоты, Юрий Петрович не расставался с сыном. Бабушке это не нравилось, она посылала горничных, чтобы подслушивали их разговоры, и, очевидно, боялась, что зять сообщит повзрослевшему Мише историю с ее завещанием, по которому сын не может жить вместе с отцом.

Юрий Петрович чувствовал шушуканье за своей спиной, и это отравляло ему жизнь. Из-за сплетен, бродивших о нем по Москве уже много лет, он не ходил в Дворянское собрание, не бывал ни на одном увеселительном вечере, –– только театр да изредка Офицерский клуб. Доносились сплетни и до его сына –– московские кумушки не упускали такой возможности. Теперь же, когда Юрий Петрович оказался в финансовом затруднении, сплетен еще прибавилось.