Торжество на час - [136]

Втроем они склонились над скомканным клочком бумаги. Знакомый почерк Джорджа показался им прощальным приветом от него.

«Прощай, моя лютня, в последний раз

Тебе и мне придется потрудиться,

Началу нашему не суждено продлиться;

Теперь пропета песня и забыта —

Умолкнет моя лютня, когда душа убита».

Снаружи бушевала настоящая буря, как будто поруганная природа горевала вместе с ними. В окна хлестал дождь, а внизу, на разбушевавшейся реке, испуганно перекликались лодочники. Даже летом в Тауэре было холодно и сыро, и чья-то заботливая рука разложила огонь, чтобы хоть немного подбодрить осужденную королеву. До поздней ночи Анна, Маргарэт и Арабелла засиделись у огня, прислушиваясь к завываниям ветра, читая молитвы, даже посмеивались иногда, вспоминая прошлые дни.

Глава 43

— Он приехал, уважаемый Кингстон? Палач из Франции?

— Мадам, прошлой ночью был шторм, корабль, думаю, не смог бросить якорь в Дувре.

— Но сегодня утром шторм затих. Послушайте, как поют птицы!

— По всей вероятности, он задержался на дороге из Дувра, ведь это не дорога, а сплошная трясина.

Анна попыталась представить, как выглядит ее палач. Француз с острой секирой, он мчался по незнакомой стране, чтобы поскорей отсечь ей голову. Торопился из сострадания…

— Боже, он когда-либо доберется сюда? А вдруг, сэр Уильям, из-за незнания языка он поедет по другой дороге, или же его лошадь споткнулась и сбросила его. Вы обещали мне, что все свершится вчера! Я так надеялась, что к сегодняшнему дню мои муки закончатся!

— Кромвель отправил эскорт, чтобы встретить и сопроводить его. К полудню он прибудет.

— Почему вы так уверены?

— Из Вестминстера прислали пушки с солдатами из почетной артиллерийской команды с приказом оставаться в крепости и дать сигнал о свершившемся.

— Я помню, как вы оглушили весь Лондон салютами в день моей коронации. К чему теперь такие почести?

Комендант Тауэра молчал, потупив седую голову.

— Не отвечайте, я поняла, — с глубоким вздохом произнесла Анна. — Король должен знать, когда все произойдет.

Когда Кингстон ушел, она воздела к небу руки, как будто хотела отречься от всего земного! Какими прекрасными были ее руки, как часто Генрих покрывал их поцелуями!

Анна подошла к открытому окну, ее черная бархатная юбка покачивалась в такт шагов и шуршала по полу.

Снаружи, в крохотном уединенном саду, солнечные лучи скользили по траве, благоухание, доносившееся от изящных цветочных клумб, отгороженных друг от друга невысокими посадками самшита, навевало дремотную сладость. В клетке, подвешенной возле двери, весело щебетала коноплянка. Высоко в голубом небе над высокой городской стеной стремительно проплывали белые шапки облаков — последние свидетельства грозного ночного шторма. Где-то вдалеке за стенами крепости раздавались веселые голоса рабочих, стук топоров — люди занимались привычной повседневной работой.

Но обычную ли работу выполняли они сейчас?

— Это плотники, они ставят дополнительные стойла в конюшнях караула, — соврала Арабелла, стараясь сохранить на лице равнодушное выражение.

Но Анна уже догадалась, чем были заняты рабочие. Они возводили эшафот. Каждый звонкий удар топора вонзался не в тело, а разбивал и без того помутившийся рассудок женщины, для погибели которой строился этот эшафот.

— Я слышала, что его сделают слишком низким, — проговорила Анна, проведя языком по пересохшим губам.

— Чтобы народ на Тауэрском холме не смог стать свидетелем позора Тюдора и ринуться освободить тебя! — в сердцах прошептала Арабелла и обняла крепкими руками свою госпожу.

Анна благодарила Бога, что он дал ей минутную передышку, что позволил в последний раз насладиться теплом любви верных друзей, которых она обрела в последние дни свои.

— Что они сделают с моим телом — потом? — спросила она дрогнувшим голосом под перестук топоров.

Арабелла пыталась заставить замолчать Анну, она сильно беспокоилась за состояние Маргарэт.

— Об этом, дорогая Нэн, мы сами позаботимся! — напомнила она королеве.

Анна подошла к столу, за которым обычно писала: она хотела как-то скоротать мучительные часы ожидания и не изводить подруг своими тайными сомнениями. Тихо напевая под нос, чтобы не слышно было, как стучат ее зубы, Анна вытащила листок бумаги и взяла в руки перо жестом, хорошо знакомым ее близким. Она не захотела сесть и продолжала стоять, задумчиво похлопывая гусиным пером по бледной щеке — старалась собраться с мыслями. Ей необходимо было вновь обрести в себе силу духа. Ее Джордж на пороге смерти сумел владеть собою, значит, и она сумеет.

Уверенно она начала водить пером по бумаге.

«Запятнано имя мое, на сердце глубокая рана!

Что ж, радуйтесь злоба и подлый навет,

У последней черты я оставлю навек

Веселье, покой и отраду».

— Вы пишете последнюю просьбу, я готова исполнить ее для вас, мадам! — предложила леди Кингстон, тронутая истинным раскаянием покинутой мужем и лишенной короны узницы. Она хотела напоследок оказать ей любую услугу.

— Нет, что вы, благодарю вас. Я пишу стихи, надо же скоротать время, — ответила Анна, стараясь выглядеть такой же непринужденной, как ее брат.

Но предательская слеза скатилась по щеке, когда перо вновь заскользило по бумаге.