Торпедный веер - [7]

С Фартушным, человеком нелегкого характера, Замятин быстро нашел общий язык, и теперь их водой не разольешь. Илларион Федорович под влиянием своего военкома заметно изменился, начал уважительно относиться к людям, стал более подтянутым и собранным.

В дизельном отчаянно грохотало, под ногами вибрировало, дышать было трудно: казалось, голубовато-серый воздух можно потрогать руками, настолько он был плотен. Комиссар спросил старшего, на каком режиме работают двигатели.

— Дайте самый полный. Комбриг просит… — прокричал на ухо мотористу Замятин.

— Хотите, чтобы я вывел из строя машины? — скорее понял по движению губ, чем расслышал Замятин ответ.

Однако все же пообещал. У него, дескать, запас прочности есть, и, надо полагать, дизели выдержат. Но ведь и комиссар должен понять службу мотористов, они всегда придерживают этот запас на самый трудный момент, когда потребуется пустить в ход весь резерв дизелей.

Поднимаясь в центральный, Николай Павлович улыбался. «Вот канальи… Для командира и комиссара у них предел, а для комбрига все-таки нашли выход. Ничего не попишешь, правильная служба».

Оглушенный и вспотевший, военком явился доложить о выполнении приказания.

— Сердце лодки выдюжит, — сказал Замятин, вытирая вспотевший лоб. — Нашелся запас прочности…

— Спасибо, — кивнул комбриг, — теперь, кажется, действительно идем быстрее.

Подлодка мчалась, как говорят, на всех парусах. Подрагивали перегородки, мелодично позванивал стакан на подносе. Впервые за время плавания строгие глаза комбрига словно оттаяли. Он к слову вспомнил какую-то историю, случившуюся с ним во время учебного похода. Ему неожиданно пришлось оборвать рассказ на полуслове: ударили колокола громкого боя. Наступила тишина.

— Что случилось? — спросил Павел Иванович, выпрямившись во весь рост.

— Вахтенный заметил три «юнкерса», — доложил Фартушный.

Дизели были немедленно остановлены, задраены все забортные отверстия. По команде «все вниз!» личный состав, находящийся на мостике, быстро спустился в лодку.

Павел Иванович притих и помрачнел. Вроде бы все складывалось так удачно, и вдруг эти вездесущие «юнкерсы», пропади они пропадом. И хоть бы проскочили, а обнаружат — начнется свистопляска, придется ложиться на грунт. Это ж какая потеря времени!

Едва успели погрузиться, как невдалеке одна за другой рванули три бомбы. Потом, все ближе и ближе, послышались еще взрывы. И снова, но уже в стороне… Фартушный облегченно вздохнул. Молодчина наблюдатель. Опоздай он всего на несколько минут, и задание могло быть сорвано. Командир запросил у штурмана, какая глубина.

— Пятьдесят метров!

— Не достанут, — уверенно сказал комбриг. — Руки коротки.

— Да они нас и не обнаружили, товарищ капитан первого ранга, — доложил Фартушный. — Слышите, где рвутся бомбы?

Взрывы постепенно отдалялись, а вскоре и совсем затихли. Лодка всплыла. Стояло раннее октябрьское утро, Горизонт был чист, волна с мягким шелестом лизала стальные борта лодки. Над водой с криком кружили чайки. В сизо-голубой дымке зыбко просматривался берег.

Обогнули мыс Тарханкут. Не снижая скорости, С-31 резала килем воды Каркинитского залива. Комбриг не покидал мостика. Невысокий, худой, он стоял как изваяние, чуть подавшись вперед. Лодка приближалась к узкому проходу в каменистой косе. Проскользнуть по нему даже при таком опытном штурмане, как Шепатковский, нелегко. Решили притопить нос, уменьшить скорость. Штурман не отрывался от эхолота. Замерла в напряжении вся команда. Но особенно переживал Фартушный. И только комбриг, словно бы ничего не случилось, прогуливался по палубе, прислушиваясь к докладам штурмана:

— Под килем три метра. Два. Один… Лодка преодолевала самое узкое место в горловине. И вдруг Шепатковский крикнул:

— Прошли! Прошли!

Великолепный штурман, как назвал комбриг Якова Ивановича, успешно справился со своими обязанностями, провел лодку с таким искусством, что она даже не чиркнула килем по дну. Опасность врезаться в грунт осталась позади, и эска уверенно приближалась к конечной цели плавания. Еще три-четыре минуты, и вот она застыла на воде, как огромная неуклюжая рыба, уставшая после длительного перехода. На какое-то время установилась тишина. Только вода плескалась за бортом да ночная птица испуганно била крыльями в прибрежном кустарнике. И тут послышалась негромкая команда:

— По фашистским танкам — огонь!

Палуба вздрогнула, будто по ней ударили огромной кувалдой. Короткие вспышки выхватывали из темноты то одинокое деревцо, торчащее между камнями, то полоску стерни на косогоре. С грохотом ударялись о железный настил пустые гильзы, тянуло пороховой гарью. Кто-то подбадривал товарищей:

— Давай, давай!

Обстрел продолжался не более четверти часа. Гильзы и ящики от снарядов были выброшены за борт, команда заняла свои места. Начали отход. При застопоренных машинах лодка по инерции двигалась назад. Она плохо слушалась рулей, в узком гирле не было возможности развернуться. И снова мастерство штурмана выручило. Корабль вышел в открытое море. Уже на новых позициях обстреляли скопление войск противника в устье реки Четыр-лик, в районе хуторов Средний сарай, Бой-казак и Пахомово. Последний залп дали в пять часов утра и уже только после этого вышли на глубину. Оставляя за собой желтую илистую дорогу, С-31 взяла курс на базу.