Торговец зонтиками - [34]

Однако мы, как и раньше, находились посреди океана.

Колон пообещал тому, кто первым увидит землю, вознаграждение в десять тысяч мараведи[41], и «признаки близости земли», за которые можно получить награду, так взволновали матросов, что они поверили: каждому из них известно, где желанный берег. С той минуты на кораблях флотилии как на дрожжах росло количество «увидевших» сушу, а соответственно – и распрей.

Девятнадцатого сентября, убежденные, что земля лежит чуть севернее, матросы попытались заставить адмирала изменить курс. Разгорелся жаркий спор, в ходе которого я имел возможность наблюдать явление, описанное прежде Колоном, – каждый матрос вдруг возомнил себя капитаном. Но Колон-то в результате всех наших вычислений точно знал, что пройдена лишь половина пути, и упорно держал курс на запад.

Потом начался сильный ветер и дул до тех пор, пока все три судна не оказались посреди громадного масляного пятна… Растерянные парни сидели или лежали на палубе, глядя на ставшие вдруг совершенно неподвижными паруса и снасти. Запасы продуктов и пресной воды все уменьшались и уменьшались – это просто-таки невооруженным глазом было видно, безо всяких измерений или взвешиваний.

Не будучи капитаном, я счел для себя возможным и даже необходимым подойти к нескольким матросам и поговорить с ними: хотелось «прощупать пульс» команды. Общее настроение не соответствовало даже худшим предвидениям Колона, настроение было ниже ватерлинии. Все ворчали, все знали, куда направить флотилию, я почти воочию видел мятеж на корабле, и только отсутствие ветра не давало матросам взбунтоваться в открытую. Ведь даже если бы кому-то и удалось, завоевав всеобщее доверие, возглавить экспедицию, что бы он делал дальше? Новый капитан корабля, стоящего с повисшими парусами посреди мертвого штиля, подвергся бы точно такой же критике, как та, из-за которой низложили предыдущего. Ну и все бранились себе под нос, не более того.

После нескольких дней всеобщей глубокой хандры паруса наконец наполнились ветром. И почти сразу же снова стали появляться то скопления водорослей, то тростники, почти сразу же в небе замелькали то фрегаты, то буревестники. Значит, земля все-таки близко! Сначала матросов всякий новый знак будоражил, потом они возвращались каждый к своему делу.

И вот тогда-то начались миражи…

Двадцать пятого сентября, выйдя на нос своей каравеллы, Мартин заметил лье в двадцати пяти к юго-западу остров. Поскольку отмахнуться от такого доказательства было невозможно, Колон на этот раз поддался уговорам и сменил курс. Прошли несколько лье – и остров исчез как не бывало…

Назавтра прилетели штук сорок буревестников. Прилетели и расселись по такелажу.

Седьмого октября настал черед брата Мартина, Висенте. Теперь видения одолевали его и матросов с «Ниньи».

Надежды постоянно сменялись разочарованиями, и моряки совсем пали духом. Одни безоговорочно поверили в то, что им не суждено ступить на твердую землю, другие – так же безоговорочно – в то, что капитан «Санта-Марии» ведет их не пойми куда.

Поскольку птицы чаще всего прилетали с юго-запада, Колон в конце концов решился на пару дней сменить курс и посмотреть, что окажется там, куда мы придем. Ему было известно: большей частью своих открытий португальские мореплаватели обязаны именно наблюдениям за полетом птиц.

Девятого октября я, как обычно, пришел в капитанскую каюту сделать подсчеты продвижения за сутки. И на нас обрушилось неизбежное.

– Ну? Какое расстояние мы прошли за все время пути? – спросил меня Колон, разделавшись с сегодняшними замерами.

– Хорошо идем. Только что перешагнули за восемьсот лье.

– Восемьсот лье? Ох, именно этого я и опасался!

– То есть?

– Мы миновали долготу Сипанго, – ответил растерянный Кристобаль.

– И что теперь делать?

– Идти дальше.

– Докуда? – поинтересовался я.

– До Сипанго.

Вообще-то выбора у нас не было, на обратный путь в Испанию так и так не хватило бы припасов. Либо мы должны были двинуться назад и умереть с голоду на полдороге в Испанию, либо продолжить поход и умереть с голоду на полпути в Сипанго. Из двух вариантов гибели Колон предпочел более достойную…

Десятого октября земли на горизонте по-прежнему не было и настроение у всех упало ниже некуда. Даже адмирал, знавший, что мошенничает с результатами вычислений, потерял уверенность в себе. И экипаж «Санта-Марии» это почувствовал.

Вот-вот закончатся пресная вода и провизия, и это будет роковой день для всех…

50

В ночь с одиннадцатого на двенадцатое октября, когда никто уже ни во что хорошее не верил, молодой матрос по имени Родриго де Триана[42], забравшись в воронье гнездо[43] на верхушке фок-мачты «Пинты», увидел во тьме свет.

– Земля! Земля! – завопил он и сделал знак, предусмотренный адмиралом на случай, если вдруг кому-то берег все-таки откроется.

Все сбежались на крик вахтенного – хотелось собственными глазами увидеть нечто, напоминавшее огонек свечи в темной комнате. От ветра «язычок пламени» слабо колебался. Поскольку до рассвета было еще далеко, адмирал отдал приказ бросить якоря и ждать утра, чтобы попытаться выйти на сушу. Возбуждение на парусниках флотилии было таким, что казалось, от него сгустился воздух. Естественно, уснуть в ту ночь никто уже не смог.