Торговец тюльпанами - [29]

Лейтенант Алоизиус Росвен на встречу опоздал, и явился он к храму вдребезину пьяный, опираясь, как на костыли, на двух — таких же хмельных — девиц. В бороде у него застряло несколько кусочков мяса, а еще не погасшую трубку он сунул чашкой в карман, и ткань вокруг прожженной ею дыры еще тлела. Подойдя к Виллему, моряк убрал волосы со лба, и стал виден один глаз — совершенно рыбий: влажный и белый.

— Это ты, что ли, тут… садовник?

От Росвена несло солодом и анчоусами, он пошатывался, но в уме, залитом спиртным, еще барахталось воспоминание о назначенной встрече, и ван Деруику это понравилось.

— Да, это я, Виллем! — отчетливо, будто обращался к глухому, выговорил он.

Алоизиус сбросил вцепившихся в него девиц и побрел к ближайшему каналу, чтобы умыться холодной водой, а когда лечение не помогло, окунул голову целиком. Теперь представление о месте и времени, похоже, вернулось к нему окончательно, и он, отдуваясь, ибо из ушей и носа все еще лило, предстал перед Деруиком.

— Луковица при тебе?

— А деньги при вас?

Покупатель хлопнул по карману камзола, что-то звякнуло. Что ж, если у него там чистое золото, тысяча гульденов вполне может оказаться и совсем небольшой кучкой монет…

— Вот тюльпан! — объявил Виллем, раскрыв левую ладонь, на которой лежала луковица, и протянув покупателю пустую правую. Алоизиус галантно опустил на протянутую руку торговца кошелек и лишь после этого забрал свое драгоценное приобретение.

— Только пересчитайте, пожалуйста: вы ведь знаете, эти барышни не только карманы обшарят, но и при малейшем удобном случае все швы перещупают. Развязывать узлы шлюхи умеют не хуже, чем моряки — завязывать!

И Алоизиус, громко расхохотавшись, привлек обеих жриц любви к себе. Виллем, повернувшись к ним спиной, сосчитал свое богатство, потом еще два раза пересчитал монеты: как будто все на месте, до последнего стёйвера. Убедившись наконец, что с ним расплатились честно, продавец вытащил бумагу с печатью коллегии цветоводов — в виде стилизованного букета.

— Вот купчая. Здесь подтверждается, что луковица теперь ваша и что деньги я получил сполна. Не угодно ли подписать?

Ловко шлепнув куда надо одну из девиц, моряк заставил ее наклониться и подставить спину, после чего положил бумагу на живую, сильно пахнущую потом и амброй конторку, и оба участника сделки поочередно поставили свои подписи. Затем Алоизиус проглядел документ и, дойдя до фамилии Деруика, почему-то вздрогнул.

— Ошибку обнаружили? — спросил Виллем, дергая воротник, чтобы освободить шею — ему вдруг стало душно.

— Н-нет… Ваше имя Деруик? Ван Деруик?

— Именно так.

— А как зовут вашего отца?

— Корнелис.

— И он недавно вышел в море?

— Да, на «Свирепом», три месяца назад.

Моряк долго и странно глядел на Виллема, и рука юноши невольно стиснула кошелек. Кому ж неизвестно, что некоторых покупателей после заключения сделки внезапно охватывает раскаяние, они требуют вернуть деньги, и тогда этих помешанных словами не образумить — разве что затрещинами.

— Мне надо кое-что вам рассказать, — проговорил наконец Росвен. — Есть тут поблизости какое-нибудь тихое местечко, где нам никто не помешает?

— Конечно, есть: мой собственный дом.

Вскоре под кровом Деруиков уже можно было увидеть Алоизиуса, который пил ячменную водку, закусывая ее жареным миндалем. Сестры и брат не знали не только подробностей, но и исхода сделки, заключенной в «Старом петухе», и когда они услышали о том, что там происходило, а особенно — когда увидели на столе тысячу флоринов золотом, конечно, были потрясены и немало озадачены. Как раньше в доме не находилось ящика под луковицы, теперь не нашлось сундука, чтобы спрятать золото: этот, для торфа, грязный, и замок у него ненадежен, в том, где провизия, нет места, а бельевой шкаф, тот и вообще не закрывается… В конце концов, ничего лучше не придумав, кошелек вернули Виллему, и тот для верности зашил карман несколькими стежками.

Моряк, осушив два полных кубка, пьянее не стал. Он попросил табаку и огня, задымил исполинской трубкой из цельного верескового корня с чубуком, сохранившим все его изгибы, и в комнате запахло подлеском.

— Ваш отец… — начал гость, терзая свою фетровую шляпу, но не стал заканчивать составленную заранее и показавшуюся ему сейчас длинноватой фразу и заменил ее лаконичным: — Произошел несчастный случай.

Графин, который Фрида только что заткнула пробкой, выскользнул у служанки из рук и покатился по столу. Никто его не остановил, и он, докатившись до края, упал на пол и разлетелся на осколки. Невесть как проникшая в дом соседская кошка устремилась к благоухающей ячменем луже.

— Его нет в живых?

— Он цел и невредим. По крайней мере, был цел и невредим, когда мое судно разошлось со «Свирепым», который после нападения пиратов снова взял курс на Бразилию. Нападение было бессмысленным: «Свирепый» шел с пустыми трюмами, — но, насколько я понял, между капитанами прежде случилась обычная для тех широт ссора из-за женщины и пряностей, и разбойник решил отомстить за обиду. Судно пираты грабить не стали, просто перебили половину команды, а офицеров подвергли жестокой и унизительной казни: их сажали на кол, сделанный из заостренной ручки швабры…