Торговцы грезами - [8]

Он выудил из кармана монету, сунул ее в щель и дернул за рычаг.

— Ну-ка! Что ты мне предскажешь, старушка?

Машина загудела, рука механической гадалки поднялась, железные пальцы стали скользить вдоль стопок аккуратно нарезанного картона. Машина загудела еще сильнее, когда гадалка, выбрав карточку, тяжело повернулась и бросила ее Джонни. Он поднял ее и тут же услышал, как где-то далеко раздался паровозный свисток.

— Вот черт! — сказал он про себя. — Пора бежать.

Сунув карточку в карман пиджака, Джонни подхватил чемодан и выскочил на улицу.

Он бегло взглянул на окна Питера. Они были темными. Вся семья уже спала. На улице, ощутив прохладу, он надел пальто, поднял воротник и быстро зашагал по направлению к станции.

Дорис, спавшая наверху, внезапно проснулась и открыла глаза. В комнате было темно. Она повернулась на бок и поглядела в окно. В свете уличного фонаря девочка увидела идущего человека. В руке он нес чемодан. «Дядя Джонни», — прошептала она и снова погрузилась в сон. К утру она уже позабыла об этом, но ее подушка почему-то оказалась влажной от слез.

Джонни стоял на платформе, глядя на приближающийся поезд. Он сунул руку в карман за сигаретой и нащупал карточку. Вытащив ее, прочитал:

«Вы отправляетесь в путешествие и не собираетесь возвращаться, но вы вернетесь, и скорее, чем думаете.

Цыганка, которая знает все».

Джонни громко рассмеялся, поднимаясь в вагон. «На этот раз ты почти угадала, старушка, но ты не права, что я вернусь». И он выбросил карточку в ночь.

Но ошибся-то как раз Джонни. Цыганка была права.

2

Питер открыл глаза. Он неподвижно лежал на огромной двуспальной кровати, медленно отходя от сна. Потянувшись, коснулся правой рукой подушки Эстер. Та еще хранила ее тепло. Он совсем проснулся, услышав, как Эстер кричит из кухни Дорис, чтобы та поторапливалась, быстрее завтракала, иначе опоздает в школу. Питер встал с кровати и направился к креслу, на котором была сложена одежда.

Снял длинную ночную рубашку, надел белье и брюки. Сидя в кресле, натянул чулки, надел туфли и проследовал в ванную комнату. Открыв воду, Кесслер достал кисточку для бритья и начал взбивать пену, тихонько напевая себе под нос старую немецкую песню, которую помнил с юности.

В ванную вошел Марк.

— Папа, я хочу пописать, — сказал он.

Отец посмотрел на него.

— Давай! Ты уже большой мальчик.

Закончив, Марк посмотрел на отца, правившего бритву.

— Могу я сегодня побриться? — спросил он.

Питер серьезно посмотрел на него.

— А когда ты брился в последний раз?

Марк, точь-в-точь как отец, провел пальцами по подбородку.

— Позавчера, — сказал он, — но моя борода растет так быстро!

— Ладно, — сказал Питер, заканчивая править бритву. Он подал Марку помазок. — Намажь лицо пеной, пока я закончу. — Питер начал бриться.

Намылив лицо пеной, Марк терпеливо ждал, когда отец закончит бриться. Он не приставал к отцу, когда тот брился, так как знал, что бритье — это очень важное и ответственное дело. Если человека отвлечь, тот может порезаться.

Покончив с бритьем, отец повернулся к Марку.

— Готов? — спросил он.

Марк кивнул. Он не решался открыть рот, потому что весь был в пене и боялся проглотить ее.

Питер стал возле него на колени.

— Поверни голову, — сказал он Марку.

Марк повернул голову и закрыл глаза.

— Не порежь меня, — сказал он.

— Я буду очень осторожным, — пообещал отец. Питер повернул бритву тупым концом и начал снимать пену со щек Марка. Почти мгновенно все было готово. Питер поднялся с колен.

— Ну вот и все, — сказал он.

Марк открыл глаза и провел рукой по лицу.

— Теперь гладкое, — счастливо сказал он.

Питер улыбнулся, промывая бритву. Затем он аккуратно положил ее в футляр и вымыл помазок. Смыв с лица остатки пены, вытерся полотенцем, поднял Марка и усадил себе на плечи.

— Ну а теперь пойдем завтракать, — сказал он.

Они вошли в кухню, и Питер пересадил Марка на его высокий стул, а сам уселся рядом.

Подошла Дорис и поцеловала отца.

— Доброе утро, папочка, — сказала она чистым голосом.

Питер обнял ее.

— Gut' morgen, liebe kind, zeese kind…[1] — Он всегда так говорил с ней, особенно после рождения Марка. Марк был его любимцем, и он чувствовал себя из-за этого словно бы немного виноватым, и потому старался обходиться с Дорис как можно ласковей.

Дорис подошла к своему стулу и села. Питер посмотрел на нее. Это была чудная девчушка. Ее золотистые волосы заплетены в косу, голубые глаза были мягкими и теплыми, щеки — нежно-розовыми. Питер с удовольствием глядел на нее. Маленькой она много болела, и из-за этого они были вынуждены переехать из Нью-Йорка в Рочестер.

Вошла Эстер с блюдом в руках. От него исходил такой аромат, что слюнки потекли. Это был омлет с луком и копченой лососиной.

Питер принюхался.

— Лосось с яйцами! — воскликнул он. — Где ты его достала, Эстер?

Она довольно улыбнулась. Лосось в Рочестере был редкостью, и ей по случаю выслали немного из Нью-Йорка.

— Моя двоюродная сестра Рахиль прислала из Нью-Йорка, — ответила она.

Накладывая еду в тарелку, Питер посмотрел на Эстер. Она была на год моложе его, все еще стройная, все еще привлекательная, все еще красивая той красотой, которая так привлекла его, когда он впервые появился в скобяной лавке ее отца, к которому нанялся на работу сразу же после переезда в Америку. Густые темные волосы жены были собраны на затылке, взгляд излучал доброту и спокойствие. Она принялась накладывать порцию Марку.