Топор - [2]

Но нет, хозяин был еще жив. Он, каким-то чудом, успел убрать из-под удара голову. Топор рассёк ключицу, два ребра, распорол левое лёгкое, едва не дойдя до сердца. Но не убил. Хозяин полулежал на земле, опираясь на локоть правой руки. Рубашка практически полностью была залита кровью. Он попытался подняться, опершись и на левую руку, но не смог. От этого телодвижения и без того широкая рана раскрылась, обнажая разрубленное живое мясо и торчащие из него осколки ключицы и рёбер. Кровь широкой полосой текла на землю, окрашивая траву в тёмно-бурый цвет. Тогда он, сжав зубы, перевернулся на правый бок и пополз к калитке, хрипло крича. Но крика не получалось, скорее стон, тихий и булькающий. Кровь заполнила левое лёгкое и пошла ртом, носом, пузырилась в ноздрях. Большие кровяные пузыри. Тонкая, маслянистая на вид, плёнка переливалась разными оттенками багрового. Пузыри надувались, как зоб у жабы, и лопались, превращаясь в маленькие красные облачка кровавой пыли.

Незнакомец, натворивший дел, поначалу сам опешил от такой картины. Ноги и руки стали ватными, хватка ослабла, и топор чуть было не выпал. Ах, как же топор мечтал покинуть ненавистную руку, остановить поток мерзких ощущений, что лился из неё. Чёрная, злобная душонка пыталась отравить своим смрадом, изгадить частичку хозяина.

Незнакомец продолжал тупо смотреть на ползущего в крови человека. Но постшоковое отупение постепенно проходило. Сквозь него начали пробиваться крупицы разума. "Он уползёт. Он расскажет им… Нет, нет, нельзя" — думал незнакомец. Ноги сами понесли вслед за недобитой жертвой. Руки почти машинально замахали топором. Сил не было, желания не было, было лишь твёрдое убеждение, что нужно это сделать — убить его, спасти себя. Хозяин полз, а незнакомец, спотыкаясь, следовал за ним, нанося удар за ударом. Он боялся бить по голове, не хотел видеть, как топор раскроит череп, как клочья окровавленных волос будут утоплены лезвием в мозг. А если жертва повернёт голову? Тогда можно угодить топором прямо в лицо, отрубить от него кусок, а жертва будет еще жива, будет открывать половину рта, дышать половиной носа.

Удары были слабые, вялые, но неотвратимые. Тюк. Тюк. Топор падал хаотично, не разбирая. Рука, рёбра, плечо… А хозяин всё полз и полз, фонтанируя кровью, пуская красные пузыри. Тюк — осколок ребра пробил почку. Тюк — локтевой сустав раздроблен. Тюк… Постепенно тело хозяина превращалось в кровяную кашу, в рваный кожаный мешок с ливерным фаршем. С каждым движением многочисленные раны раскрывались, демонстрируя то кости, то внутренности. Кровь сочилась отовсюду, словно вода из поролоновой губки, которую сжимали-разжимали. Топор чувствовал, как вместе с ней утекает и жизнь человека. Но он больше не винил себя. Жадно вгрызаясь в обезображенное тело, топор упивался кровью, он глотал её, словно живительный нектар, всасывал в себя душу. Хватит довольствоваться крохами, он получит всё целиком.

Наконец хозяин остановился. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, правая нога дёргалась в посмертных конвульсиях. Позади него осталась четырёхметровая кровавая борозда в невысокой сухой траве.

Незнакомец присел на корточки рядом с трупом. Стёр рукавом пот со лба, размазывая по лицу багровые брызги. Похоже, самообладание к нему окончательно вернулось, страх и сомнение больше не пульсировали в руке. Он поднялся и пошёл в дом, по пути к крыльцу тщательно вытирая о траву подошвы ботинок. Быстро обойдя две комнаты, он сорвал с окон шторы и направился в подвал. Бегло осмотрел помещение, довольно хмыкнул и, бросив топор на верстак, вылез обратно.

Подвал был весьма просторный. Топору уже доводилось здесь работать, всего пару раз — распрямлять гвозди, хотя обычно он жил в сарае. Несмотря на это, всё казалось таким знакомым, даже родным, как будто всегда здесь лежал. Пол был залит бетоном, рядом с входом, по задней и по правой стене, стояли стеллажи с инструментами — всякая мелочь — отвёртки, пассатижи и прочая ерунда. У левой стены размещался верстак с закреплёнными на нём тисками, куда и бросил его незнакомец. А в дальней части подвала находилась печь и большой деревянный ящик с углём.

Дверь подвала открылась. Глухое "тук, тук, тук" послышалось с лестницы. Незнакомец спускался, таща за собой, завёрнутое в несколько слоёв штор и покрывал, тело хозяина. Голова трупа билась о ступени. Несмотря на все предосторожности, кровь просачивалась, оставляя на сером бетоне багровые мазки.

Незнакомец, чертыхаясь, бросил окровавленный кокон рядом с верстаком и начал закидывать в печь уголь. Лопату за лопатой, пока пламя не заполыхало с такой силой, что языки его стали вырываться далеко за пределы печного проёма.

Тяжело дыша и обливаясь потом, незнакомец склонился над трупом. Глубоко вздохнул, словно борясь с тошнотой, и стал разворачивать. Слои ткани неохотно расставались с содержимым. Кое где кровь уже загустела, пропитанные ею тряпки слиплись, и их приходилось буквально раздирать. Отодрав один слой, труп нужно было переворачивать, что бы приступить к следующему слою. При каждом переворачивании из гигантского кокона обильно сочилась кровь, как вода из размораживаемой рыбы. Один переворот, и подсохшие тряпки моментально промокали, поблёскивая отсветами огня. По бетонному полу побежали красные ручейки. Они скапливались у стен, смешиваясь с пылью, от чего приобретали какой-то тошнотворный потусторонний оттенок. Наконец тело освободилось от савана. Кровавые тряпки тут же полетели в печь. То, что лежало на полу, в луже крови, уже совсем не напоминало хозяина. Мокрая красная субстанция производила впечатление чего-то несформировавшегося, незаконченного. Тело лежало на животе, несуразно вывернув голову. Измазанное в крови мёртвое лицо от чего-то перекосило. Левый край верхней губы задрался в жутком, нелепом оскале. Глаза были открыты, зрачки закатились. На сухих белках запеклись кровавые кляксы.