Топор - [7]

– Нет, – ответил Лассер. – У вас что, агорафобия, мистер Лассер?

– Что?

– Агорафобия.

– Не знаю, что это такое.

– Агорафобия – это боязнь пространства, боязнь выйти из дома.

– Я не боюсь выйти из дома, – сказал Лассер. – Не больше чем другие.

– Скажите, пожалуйста, когда вы в последний раз выходили из дома?

– Не помню.

– Вы проводите все время здесь, в доме, правильно? С вашей матерью?

– И с отцом, пока он был жив.

– К вам приходят друзья?

– В общем, да.

– Опять «в общем», мистер Лассер.

– По правде говоря, мои друзья не слишком часто нас навещают, – признался Лассер.

– Как часто они приходят, мистер Лассер? – вмешался Хейз.

– Не очень часто.

– Как часто?

– Никогда, – ответил Лассер. Он помолчал. – Честно говоря, у меня не много друзей. – Он опять помолчал. – Мои друзья это мои книги.

– Понятно, – сказал Карелла. И тоже помолчал. – Мистер Лассер, согласны ли вы опознать своего отца по фотографии?

– Пожалуйста.

– Обычно мы предпочитаем опознание по трупу...

– Да, но это, как видите, исключается, – отозвался Лассер. – Я обязан быть здесь, возле матери.

– Хорошо. Тогда с вашего разрешения мы приедем сюда еще раз и привезем снимок, сделанный полицейским фотографом, и, быть может, вы будете настолько любезны...

– Да.

– И, пользуясь случаем, – продолжал Карелла, – зададим вам несколько вопросов о вашем отце и его отношениях с другими людьми.

– Да, разумеется.

– А сейчас мы больше не будем вас беспокоить, – улыбнулся Карелла.

– Спасибо. Я весьма благодарен вам за проявленную чуткость.

– Пожалуйста, – отозвался Карелла и повернулся к старухе. – Всего хорошего, миссис Лассер.

– Да хранит тебя господь и да исцелит он тебе голову[2], – откликнулась миссис Лассер.

– Мэм? – не понял Карелла.

– Моя мать когда-то была актрисой. Эти строки, скорей всего, из «Короля Лира».

– А вот и не из «Лира», – захихикала старуха и добавила еще несколько слов, похожих на грубое ругательство.

– "Иль шлюхою моя Фортуна стала? – подхватил внезапно Хейз. – Узнал я, от французской хвори Нелль в больнице умерла, и я теперь прибежища лишился".

– Откуда вам это известно? – просияла старуха, обернувшись к Хейзу.

– Ставили в школе, – ответил Хейз.

– И кого же вы играли?

– Никого, я был режиссером.

– Такой видный мужчина, – произнесла старуха. – Вам бы надо быть на сцене и демонстрировать свои достоинства.

С минуту в комнате царило глубокое молчание. Детективы посмотрели друг на друга, словно желая убедиться, правильно ли расслышали слова миссис Лассер. Энтони Лассер, не поворачиваясь к матери, пробормотал: «Мама, прошу тебя», – и проводил детективов к дверям. За спиной пронзительно хохотала миссис Лассер. Дверь закрылась. День клонился к вечеру, и в воздухе явно похолодало. С минуту они, подняв воротники пальто, постояли на обледенелой дорожке, прислушиваясь к возгласам малыша на другой стороне улицы: он изо всех сил крутил педали своего трехколесного велосипеда и стрелял из воображаемого пистолета: «Пиф-паф, пиф-паф!»

– Пойдем поговорим с ним, – предложил Карелла.

– Зачем?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Уж больно пристально смотрела на него старуха.

– Она сумасшедшая, – сказал Хейз.

– Да, тут ты прав. А что скажешь про сына?

– Не знаю. Чересчур уж убедительное у него алиби.

– Поэтому-то я и наседал на него.

– Я понял.

– А с другой стороны, вполне возможно, что он говорил правду.

– Хорошо бы узнать побольше о самом старике, – сказал Хейз.

– Все в свое время. Когда вернемся с фотографиями, сможем задать побольше вопросов.

– А труп тем временем остынет.

– Он уже остыл.

– А вместе с ним и след.

– Что поделаешь? Январь, – ответил Карелла, и они перешли на другую сторону улицы.

Мальчик на велосипеде не переставая стрелял в них, пока они приближались, потом затормозил, скребя подошвами ботинок по асфальту. Ему было года четыре. Одет он был в красную с белым вязаную шапочку, натянутую на уши. Пряди рыжих волос выбивались из-под шапочки и падали на лоб. Из носа у него текло, и сопли были размазаны по всему лицу, поскольку он то и дело вытирал нос тыльной стороной руки.

– Привет, – сказал Карелла.

– А ты кто? – спросил мальчик.

– Стив Карелла. А ты?

– Мэнни Московиц, – ответил мальчик.

– Здравствуй, Мэнни. А это мой напарник Коттон Хейз.

– Привет, – помахал рукой Мэнни.

– Сколько тебе лет, Мэнни? – спросил Хейз.

– Вот сколько, – Мэнни поднял и растопырил четыре пальчика.

– Четыре года. Отлично.

– Пять, – сказал Мэнни.

– Ты же показал четыре.

– Пять, – настаивал Мэнни.

– Ладно, пусть пять, – согласился Хейз.

– Ты не умеешь ладить с детьми, – сказал Карелла. – Тебе пять, верно, Мэнни?

– Верно, – отозвался Мэнни.

– Тебе здесь нравится?

– Нравится.

– Ты живешь вот в этом доме?

– Да.

– А знаешь бабушку, что живет напротив?

– Какую бабушку?

– Из дома напротив, – повторил Карелла.

– Из какого дома? Напротив живет много бабушек.

– Вот из этого дома, – сказал Карелла.

– Из какого?

– Из этого, – повторил Карелла. Ему не хотелось показывать пальцем, потому что он был уверен, что Энтони Лассер следит за ними из-за занавесей.

– Я не знаю, о каком доме ты говоришь, – настаивал Мэнни.

Карелла посмотрел на дом эпохи Тюдоров на другой стороне улицы и вздохнул.