Тополиный пух: Послевоенная повесть - [17]
Он посмотрел еще раз на Петра Васильевича, ожидая его возражения, но тот ничего не сказал, только тихо тронул кнутом лошадь. Его молчание окрылило священника.
— Не может Россия без бога, — уже твердо добавил он. — Никак не может…
— Не без бога, а без веры. А это разница…
— Мужику что Христос, что еще кто… — продолжал священник, как бы не слыша возражений Петра Васильевича. — Но вы его всякого бога лишили… Всякого! Слышите?.. А я очень люблю русского мужика, люблю Россию…
Петр Васильевич вспомнил сейчас этот разговор, с которого прошло уже более пятнадцати лет, задумался. Рядом с Никодимом встал Шурка, белобрысый подросток. Вспомнил, как приносил он всегда им в поле воды с родника… «У него еще такой маленький бидончик был… Кружки три в него входило, не больше… А он носит, бывало, и носит, пока не напоит всех…»
В бане все так же трещали дрова, однако дыму уже было меньше — поленья догорали. Бабушка сидела молча, смотрела перед собой на невысокую траву. Ее морщинистый лоб вздрагивал, а в потускневших глазах виделась задумчивость.
«А сколько было бы Шурке сейчас лет? — подумал Сережка. — Ведь он был старше меня…»
Когда дед пошел в баню и бабушка осталась с Сережкой, она сказала:
— Вот в том лесу были партизаны. А знаешь, как называется тот лес?
— Нет.
— Настенькин.
Сережка уже слышал об этом, но откуда шло такое название, не знал.
— А почему Настенькин?
— Когда-то очень давно, — начала рассказывать бабушка, — жила в нашей деревне девушка. Звали ее Настя. Ладная, красивая была девушка… И полюбилась Настя одному парню… Он тоже люб ей вышел.
— А ты их знала?
— Нет! Что ты! Это давно было… И вот, когда их свадьба была уже слажена, помещик, которому принадлежало тогда Никольское, как и все здешние деревни, запретил им жениться.
— А почему запретил?
— Ну, запретил, и все… — не нашлась она, что ответить. — За другого захотел выдать Настю. Но не вышло так, как задумал помещик. Не стала Настя женой другого. Ушла она тогда в лес и повесилась на березе.
— Ну а почему он все-таки запретил? — не отставал Сережка.
Она задумалась, как бы вспоминая то далекое время, и еле заметная досада коснулась ее маленьких глаз. Может быть, она представила себе ту бедную Настю, которая решила лучше умереть, чем подчиниться помещику, а может быть, пришли и другие воспоминания… Во всяком случае, Сережка ничего этого не видел — он смотрел на лес.
— С тех пор и зовут этот лес Настенькин… Рассказывают, что ночью в нем всегда плачет Настин дух. Многие даже слышали…
В это Сережка уже не поверил. Он знал, что никаких духов не бывает и что все это сказки.
Распаренным вышел из бани дед. Его красное одутловатое лицо так и горело. Казалось, поднеси к нему спичку, и оно зажжется.
К Сережкиному удивлению, дни в деревне летели гораздо быстрее, чем в Москве. Настало ощущение какой-то необыкновенной свободы, которой не было там, в городе. И вовсе не потому, что шли каникулы. Нет… Здесь, в деревне, было много необычного и непонятного.
Был головокружительный простор, который, казалось, не имел ни конца, ни края. Исчезли куда-то беспокойство, неуверенность, которые всегда сопровождали его в Москве. Не стало тревоги… Сережка жил, будто плавал в океане. Взрослые всегда были где-то далеко. «Если не подойдешь к ним сам, их можно вообще не увидеть целый день, — размышлял он. — Они всегда заняты. Не то что в Москве…» И хотя оставался в нем еще протест против деда, который так бесцеремонно привез его в деревню, он уже не жалел о том, что оказался здесь.
Деревенские от него не отходили. Еще бы! Городской! И не из какого-нибудь Юхнова или Медыни, а из самой Москвы! Легко догадаться, что Сережка, конечно, этим пользовался. Сначала, правда, осторожно, а потом уже, как говорится, без зазрения совести.
— А ну-ка! Притащи картошечки, — давал он задание кому-нибудь из деревенских сверстников.
— Зачем?
— Печь будем.
И картошечка приносилась так же, как доставлялись соль, лук, краюха хлеба. Сережка, правда, иногда и поощрял деревенских, рассказывая про Москву, какие там дома, площади, сколько машин на улицах. Его слушали всегда очень внимательно, ведь никто из Никольских ребят в Москве не был. И хотя Сережка иногда привирал, придумывал, что сам видел, как передвигали однажды с одного места на другое подъемным краном большой дом, ему все равно верили. А как же иначе? Ведь он сам видел…
Наступил июль. Он-то и принес первые огорчения в Сережкиной деревенской жизни. Началось все с того, что Витькина мать увидела, как он учит ребят играть в карты.
Погода в тот день была пасмурная. Ребята пришли на речку и, попробовав воду, решили, что купаться нельзя. Делать было нечего, и они, расположившись, всегда, вокруг Сережки, слушали его рассказы про московскую жизнь.
— Ну а в картишки перекидываетесь? — неожиданно спросил он, закончив свой очередной рассказ.
Его не поняли.
— В карты. В карты умеете играть? — пояснил он и для наглядности сделал несколько движений, как будто у него в руках действительно были карты.
— Умеем.
— Во что?
— Ну, в дурака, в пьяницу…
— Эх, вы! — как-то безнадежно пожурил их Сережка. — А в очко?
Ребята замялись.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Северин – священник в пригородном храме. Его истории – зарисовки из приходской и его семейной жизни. Городские и сельские, о вечном и обычном, крошечные и побольше. Тихие и уютные, никого не поучающие, с рисунками-почеркушками. Для прихожан, захожан и сочувствующих.
Авраам Б. Иегошуа – писатель поколения Амоса Оза, Меира Шалева и Аарона Аппельфельда, один из самых читаемых в Израиле и за его пределами и один из самых титулованных (премии Бялика, Альтермана, Джованни Боккаччо, Виареджо и др.) израильских авторов. Новый роман Иегошуа рассказывает о семье молодого солдата, убитого «дружественным огнем». Отец погибшего пытается узнать, каким образом и кто мог сделать тот роковой выстрел. Не выдержав горя утраты, он уезжает в Африку, в глухую танзанийскую деревню, где присоединяется к археологической экспедиции, ведущей раскопки в поисках останков предшественников человечества.
Фрэнсис Скотт Фицджеральд, возвестивший миру о начале нового века — «века джаза», стоит особняком в современной американской классике. Хемингуэй писал о нем: «Его талант был таким естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки». Его романы «Великий Гэтсби» и «Ночь нежна» повлияли на формирование новой мировой литературной традиции XX столетия. Однако Фицджеральд также известен как автор блестящих рассказов. Итак, вашему вниманию предлагается собрание короткой формы от признанного мастера тонкого психологизма, от автора, который «превратился в легенду, а созданная им эпоха стала достоянием истории».
21 век – век Развития, а не белок в колесе! Мы стараемся всё успеть, забывая о самом главном: о себе.Люди, знания, бешеные потоки информации. Но все ли они верны? Все ли несут пользу? Как научиться отличать настоящее от подмены? Как услышать свои истинные желания и зажить полноценной жизнью?Не нужно никуда ехать или оплачивать дорогих коучей! Эта книга – ваш проводник в мир осознанности.Автор простым языком раскладывает по полочкам то, на что, казалось, у нас нет времени. Или теперь уже есть?
В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.