Тополиный пух - [103]

То ли его вопрос на далеко не лучшем английском был слишком изысканным и потому непонятным ей, простой женщине, то ли она сама не шибко сильна была в английском, но она посмотрела на него с внимательным непониманием. И темные большие глаза ее при этом сверкнули неуловимым лукавством.

Турецкий сделал жест, известный во всем мире, — потер большим и указательным пальцами друг о друга. Она поняла и рассмеялась, отчего здорово помолодела, прямо на глазах. И тоже показала на пальцах — три. Значит, три доллара. У него такой мелочи не было, имелась пятидолларовая бумажка, которую он и протянул ей, рукой же показав, что сдачи не надо. Она кивнула, по-прежнему не сводя с него веселого взгляда. И тут он снова заметил, что она хотя и стоит ровно, и не переступает с ноги на ногу, но бедра ее все время находятся в движении, будто она бесконечно танцует ей одной слышимый танец и даже напевает тихонько.

— Вы не говорите по-английски? — спросил он на всякий случай.

— Почему? — удивилась она, не переставая покачивать бедрами. — Я просто иногда не все сказанное понимаю и тогда смотрю в глаза. Вот я понимаю, что вы себя не очень хорошо чувствуете, угадала? Вчера вы выглядели гораздо приятнее. Вы не заболели?

— Заболел, — подтвердил Турецкий и показал рукой на окно, почему-то продолжая говорить с ней, как абориген с иностранкой, с помощью жестов. — Деревья! — пальцами показал летающий пух: — Пыль! В ноздри! Голова болит, слезы бегут… — Все это он старательно и по-своему артистично ей изобразил, а она смотрела и смеялась, покачивая пышной гривой блестяще-черных волос и в такт неслышной мелодии двигая бедрами.

— А чем вы лечитесь? — спросила наконец.

Он показал ей пачку таблеток и бутылку виски, думая вызвать новую улыбку. Но девушка серьезно посмотрела, поджала губы и отрицательно покачала головой, изобразив на лице неприязнь.

— Вы знаете лучший способ? — хмыкнув, спросил он.

Она тут же кивнула, полезла в кармашек своего ослепительного фартучка и вынула длинный стручок перца. Потом взяла в руки бутылку виски, внимательно прочитала надпись на этикетке, неопределенно пожала плечами, не убирая с лица неприязненного выражения, и сказала, что она не совсем представляет вкус этого пойла — именно так и смог перевести Турецкий! — может быть, оно и полезно, но в нем надо обязательно подержать предварительно этот перец, тогда все будет как надо. И она положила стручок на стол.

— И этого достаточно? — удивился Турецкий.

— Нет, — ответила она и достала уже из другого кармашка пакетик с презервативом. Достаточно было взглянуть на рисунок, чтобы понять, что это такое. Она игриво повертела им перед носом Турецкого и добавила: — Когда вместе, это лучшее лекарство от любых болезней.

— Значит, вы занимаетесь… лечением? — нашел нужное слово Турецкий.

Она, конечно, поняла то, что он хотел сказать, но ловко обошел, и с улыбкой отрицательно покачала головой, снова игриво и загадочно вскинув на него жгучие глаза.

— Нет, я продаю лекарства. Ну, и помогаю больному правильно ими пользоваться, не больше.

— И сколько стоит ваше лекарство? — спросил Турецкий, увлеченный этой игрой.

— Пятьдесят долларов… сто долларов… — спокойно ответила она. — В зависимости от времени лечения.

— И вы могли бы мне помочь? — напрямую спросил он.

— С удовольствием. Когда, сегодня?

— Может быть, лучше завтра? — спросил Александр, чувствуя, как на него уже наваливается огнедышащее тело.

— Болезнь не должна быть запущенной! — неожиданно важным тоном заявила она и повернулась на одной ноге, предъявив ему все богатство средств, которыми она располагала. — Вечером, — сказала, уже удаляясь и повиливая ягодицами, которые у нее, Турецкий мог бы поклясться, жили сами по себе, отдельно от остального тела.

«Ну, вечером так вечером», — безнадежно сказал он себе, не чувствуя ни малейшего желания встречаться с пылкой и жаркой женщиной. Он и болтал-то с ней так, скорее, по привычке, чем от желания сжать в объятиях. Какие уж теперь объятия!

К тому же и голод давал о себе знать. И Турецкий слопал, жадно схрустел показавшуюся ему очень вкусной пиццу, начиненную чем-то напоминающим грибы, и запил сытную пищу остатками виски, в котором долго размешивал перечным стручком, отчего пойло — вот уж действительно точное слово! — показалось ему огненным. Но остатки пиццы уже с минералкой успокоили жжение во рту и немного прояснили мозги.

И Турецкий снова улегся на ложе, закинув руки за голову и прикидывая, какие действия он еще мог предпринять.

Потом он позвонил Стиву и сказал, что весь день лечился своими, доморощенными методами. Стив смеялся, предлагая помощь, может, подвезти лекарства, но Александр отказался и сообщил, в свою очередь, известия из Москвы. Вот тут Мэрфи задумался и предложил встретиться завтра, чтобы обсудить возможные варианты, а он тем временем постарается что-нибудь прояснить по своим каналам. В чем суть, Турецкий интересоваться не стал, зная, что у каждой службы свои методы расследования.

Незаметно подошел вечер. Александр Борисович, с нетерпением ожидавший начала курса лечения, решил все-таки побриться, так он чувствовал бы себя увереннее.